— Ах ты, грязный лживый мерзавец! Дай только мне до тебя добраться, и я выбью из тебя правду, что за игру ты тут со мной затеял! Выбью вместе с зубами, так и знай!.. — еще сильнее завелся Ковач. Но не успел озвучить все то, что ему хотелось высказать, потому что его прервали.
— Говорит директор тюрьмы ван Хейс! — прогремел в гулком складе суровый и властный голос. — Заключенный Куприянов, немедленно потрудитесь мне объяснить, о чем вы ведете здесь речь!
— Директор?! Ух ты! — притворно удивился Кальтер, как будто появление ван Хейса стало для него сюрпризом. — Доброе утро, сэр! Честное слово, не ожидал, что вы лично прибудете на эти переговоры!.. М-да, как-то неудобно получилось… Ну да ладно — что сказано, то сказано, и открещиваться от своих слов я не намерен! С другой стороны, если босс Ковач не желает больше иметь со мной дел, может быть, мне удастся договориться с вами? В конце концов, мне без разницы, кто из вас выпишет нам троим билет на свободу!
— На свободу?! Это за какие такие заслуги, позволь спросить?! — Настало время ван Хейсу испытывать удивление.
— Ну, мы тут с приятелями отыскали внизу несколько пакалей, — перешел к сути дела Куприянов, продолжая беззастенчиво врать и удивлять тем самым притихших компаньонов. — Драгоценные железки с картинками, за которыми нас туда посылали. Вообще-то, это с их помощью мы сюда пробрались. Не верите — спросите у Уолтера и его приятеля. Они едва не отобрали у нас один из пакалей, который мы по неосторожности выронили, когда ломали вентиляцию.
Возникла небольшая пауза, в ходе которой, как следовало догадываться, ван Хейс учинил допрос вызвавшему его сюда вертухаю. Что-то подсказывало Кальтеру: доселе посланник не обмолвился о пакале ни директору, ни начальнику охраны. Он явно не терял надежды, что ему еще представится шанс завладеть артефактом. Например, снять тот втихаря с куприяновского трупа, если дело дойдет до стрельбы и зэки будут уничтожены. Слабенькая такая надежда, но чем черт не шутит… Но тут, как назло, Обрубок сам заговорил о пакале. И теперь раздосадованному вертухаю придется категорически отрицать, что они с Уолтером видели артефакт. А иначе Ковач возьмет его за грудки и спросит, почему он забыл доложить боссу о том, что у зэков имеется при себе вещица, стоящая целое состояние, а то и не одно…
Конечно, на самом деле Обрубок понятия не имел, о чем шла речь на том допросе. Но после того как переговоры возобновились, директор велел Кальтеру высунуть руку с пакалем и доказать, что он не врет. Кальтер охотно исполнил эту просьбу и показал ему «молот» сначала одной, а затем другой стороной. Надо полагать, ван Хейс остался доволен. И не усомнился в том, что глядит на настоящий пакаль, а не на подделку, которую, если на то пошло, ушлые зэки могли бы сварганить из подручных материалов, чтобы попытаться выторговать в обмен на нее у начальства что-нибудь ценное. Уж кто-кто, а ван Хейс знал, насколько изобретательными могут быть его подопечные. Включая и тех подопечных, кто не сидел за решеткой, а нес на «Рифте-75» охранную службу.
— Сколько всего артефактов вы отыскали? — поинтересовался директор, разглядывая в бинокль любезно демонстрируемый ему из-за цистерны пакаль.
— Четыре штуки, — продолжал врать напропалую Кальтер. — Этот здешний разлом — прямо-таки настоящий Клондайк, сэр! Если всякий раз, когда он открывается, из него вылетает по четыре пакаля, этак вы можете за пару-тройку лет стать настоящим миллиардером… Хотя кому я об этом рассказываю! Вы ведь уже сняли со здешней кляксы один урожай и, полагаю, распорядились им с максимальной выгодой для всех, верно?
Вконец сбитые с толку Харви и Эйтор обменивались вопросительными взглядами. Ни тот, ни другой все еще понятия не имели, что за дьявольскую игру затеял Обрубок. Ясно было одно: выкладывая компромат на Ковача, он долбит по клину, который уже был вбит в отношениях директора и начальника охраны. Но что выиграет сам Кальтер от намеренного разжигания их вражды? Заигрывать с этим — все равно что пытаться поджарить шашлык над жерлом извергающегося вулкана. Теоретически эта задача, конечно, выполнима. Но на практике такой горе-шашлычник сам сгорит еще до того, как свое блюдо отведает.
