Холмс инстинктивно огляделся по сторонам и проверил, на месте ли пистолет, в кобуре под сутаной. Шильке разорвал конверт и извлек оттуда сложенный вчетверо лист, быстро пробежал глазами текст и отложил письмо на столешницу.
— Можно? — указал Холмс на конверт.
Ответа он не дождался. Партнеры, все время молча, глядели в глаза друг другу. Тишина несносно затягивалась. Хайни не знал, можно ли ему присесть или будет лучше отойти и заказать что-нибудь в баре. Все больше и больше он не находил себе места. Даже надоедливые отзвуки ближнего рынка, казалось, стали тихнуть.
— Можно мне прочесть? — возобновил вопрос Холмс.
И снова он не дождался ответа. Со стороны американского переговорного пункта пришел Ватсон.
— Что произошло? — В отличие от Хайни, он сел, никого не спрашивая.
— Догадайся.
Холмс едва глянул в сторону, он все еще изучал выражение на лице приятеля.
— Курва! — Ватсон не был ни глупым, ни малоинтеллигентным. Он догадался сразу. — Мы накололи их, а они накололи нас…
Без какого-либо стеснения он взял чужое письмо и начал читать:
Уважаемый господин капитан,
Прошу простить, но мне пришлось обмануть Вас. Когда до меня дошло, еще там, во Вроцлаве, что девушка вам столь важна, я решил солгать, что она ожидает в Каире. Исключительно из заботы о собственной шкуре. Хотя я и знаю, что это практически невозможно, прошу меня понять. С нашей точки зрения, Рита была предательницей. Она перешла на вашу сторону. Что она вам открыла, мы не имели понятия. Предала — и все. Но я не отдал приказа о ее ликвидации. Офицер, который забрал ее из госпиталя в бункере, превысил свои полномочия и застрелил ее по собственной инициативе, без моего приказа. Тело фройляйн Менцель, скорее всего, покоится где-нибудь в массовой могиле неподалеку от того бункера во Вроцлаве.
Что же, больше ничего в наше оправдание я сказать не могу.
Но, поскольку офицер, посланный за Ритой, превысил свои компетенции и действовал без приказа, я сообщу Вам его имя. Это Райнер Герлофф, ранее действовавший в организации Тодта. Вы познакомились с ним во ходу нашего путешествия. Его группа не отправляется в Конго, естественно (это тоже ложь). Скорее всего, через Северную Африку они будут перебираться в Марокко.
Заканчивая это письмо, оставляю решение — следует ли воплотиться в роль Бога — исключительно Вам. Но прошу не забывать и о том, что среди Божьих деяний имеется еще и акт прощения.
Рихард Цукерман.
Ватсон, покачивая головой, поднял взгляд.
— И что? — спросил он, глядя на Холмса.
— Ничего. Будем ожидать Джулиена Боу.
— Ну а он? — Ватсон указал головой на Шильке. — Придет в себя когда-нибудь?
— Не знаю.
— Это не имеет никакого смысла, — повторял Джулиен Боу, ведя их по крутым и тесным закоулкам старого квартала Каира. Вопреки предположениям, в пастора он не переоделся, тропическая рубашка и шорты были в сотню раз более подходящей одеждой для местной жары, чем тяжелые сутаны. — Какая-то театральная месть. Не лучше ли передать дело британской разведке?
— Yes, sure (да, конечно), — буркнул Холмс. — Агенты схватят тех, заставят их признаться, после чего агенты начнут гоняться за нами. Хочешь скрываться в течение всей жизни?
— Это точно.
— Приезд Смирноффа ты организовал?
— Пускай только даст знак, что желает отправиться. — Боу на мгновение остановился. — Черт, да с такими богатствами мы могли бы устроить себе маленькую страну. А в конституции напишем, что женщина должна быть голой… — тут он глянул на Шильке и прикусил язык. — Уже почти пришли. Это где-то здесь.
— А в этом типе ты уверен? — спросил Ватсон.
— Я знаю лишь то, что в арабском мире он может практически все. И, что самое паршивое — в бедуинском тоже.
Они остановились перед дверью из черного дерева. Стучать не пришлось. Скорее всего, за ними с самого начала следили. Дверь открылась сразу же, перед ними был стройный бедуин в черных одеждах.
— Паша ожидает вас.
— «Паша»? — удивился Ватсон. — Ведь это же персидский, а может турецкий титул. Но не арабский.
— А кто их там разберет, — тихо заметил Боу.
Бедуин провел их в небольшое помещение, в котором, на полевом английском стуле сидел человек с лицом, плотно обмотанным цветастым платком. Даже глаз не было видно, так как они были закрыты противосолнечными очками. Сбоку подошел какой-то араб, представившийся Ибрагимом. Ему должно было быть гораздо более шестидесяти лет, здесь же он исполнял функции секретаря. Боу еще раньше объяснил своим спутникам, что пожилой мужчина знает языки всех тех народов, с которыми во время войны велись дела. Во всяком случае, он точно знал английский, немецкий, польский и итальянский языки.
