Победы, которых не было - страница 36

Тактическое превосходство французской армии наглядно проявилось на поле боя: в решающих пунктах в нужный момент она всегда имела преимущество по людям и орудиям. К тому же половина русской артиллерии вообще не приняла участие в сражении, бесцельно простояв целый день: Кутузов о ней попросту забыл!..

Несколько раз положение спасало только мужество и самопожертвование полков, практически полностью истребленных неприятелем. Резервы постоянно запаздывали. В результате русская армия оказалась выбитой из всех укреплений и отошла примерно на полтора километра, оставив поле боя противнику. Потери у русских: 9904 (у французов 6569) убитых, 10 751 (1176) пропавших без вести, 20 663 (21 517) раненых[94]. Наполеон сохранил нетронутой гвардию и одну армейскую дивизию (всего 25 тысяч человек), в то время как у русских свежих частей не осталось. На следующий день русские войска оказались не в состоянии продолжить битву. Тактическое военное поражение, таким образом, налицо. Но и разговоры о моральной победе также сомнительны. Огромные потери, последующее отступление и оставление Москвы, а также тот факт, что при этом всех раненых пришлось бросить на милость неприятеля[95], не могли способствовать появлению у русской армии чувства превосходства над врагом.

Остается ответить на вопрос: почему же в последующем Бородино заняло место в пантеоне славы наряду с Полтавой? Видимо, это своеобразная аберрация общественного сознания. Русское общество, избалованное в XVIII веке победами своей армии, не хотело смириться с тем фактом, что кампания 1812 года была выиграна главным образом в результате войны «на измор» и энергичных партизанский действий, а не путем разгрома Бонапарта в открытых полевых сражениях. Такая победа, по сравнению с прежними достижениями, казалась недостаточно эффектной, и национальная гордость оставалась не удовлетворенной. К тому же вторжение Наполеона вызвало огромный всплеск патриотических чувств и желание наказать агрессора «по всем правилам военного искусства» того времени. Что ж, если очень хочется — то можно. Так уж устроен человек.

В Петербурге, на Каменноостровском проспекте, в скверике, что отделяет станцию метро «Горьковская» от Петропавловской крепости, стоит памятник. Его облик прекрасно известен далеко за пределами города на Неве. Уже почти целое столетие этот монумент является для России одним из самых знаменитых символов ее милитаристско-имперской героики. Любой экскурсовод обязательно напомнит вам, что «памятник не только украшает один из лучших проспектов бывшей столицы, но и олицетворяет собой неувядаемую славу и доблесть русского военно-морского флота». А также непременно расскажет, что установлен он в честь беспримерного подвига матросов миноносца «Стерегущий», прославившегося во время русско-японской войны 1904–1905 годов.

Памятник действительно красив и романтически трагичен. Разбитый снарядами корабельный борт в виде аллегорического креста, увенчанного надписью «Стерегущий», и рядом с ним фигуры двух моряков, открывающих кингстоны, чтобы затопить свой корабль и тем самым не допустить его захвата врагами. Однако монумент этот интересен не только по причине своих бесспорных художественных достоинств и той высокой морали, которую он призван утверждать. История его рождения и существования столь двусмысленна и терниста, что экскурсоводы предпочитают не упоминать о ней вовсе. А зря.

Началось все с того, что утром 27 февраля 1904 года в предрассветной мгле русские миноносцы «Решительный» и «Стерегущий» возвращались из разведывательного ночного поиска. Недалеко от Порт-Артура они наткнулись на четыре японских боевых корабля аналогичного класса. Попытка уклониться от сражения с численно превосходящим противником не увенчалась успехом. Неприятель умело навязал выгодный для него бой.

Поскольку дело происходило совсем рядом с главной базой русского Тихоокеанского флота, то «Решительному» и «Стерегущему» могли помочь береговые батареи Порт-Артура. Но они, сделав всего три выстрела, почему-то неожиданно замолчали