первом этаже спального корпуса располагался кабинет
дежурного воспитателя, врачебный кабинет и библиотека.
Второй и третий этажи занимали спальни. Левая часть
ко р п у с а с отд е л ь н о й л е с т н и ц е й д л я ма л ьч и ко в , соответственно правая для девочек. Все восемь спальных
комнат мальчиков были одного размера. Длинные
прямоугольники, 16 пружинных металлических кроватей в
два ряда, между ними вытоптанная зеленая ковровая
дорожка. Все кровати единообразно застелены покрывалом.
На каждой стоит подушка на ребре как петушиная голова с
клювом. Подушки выровнены как по линейке. Чистота и
порядок. Днём спальни запирались на ключ. Взять вещи из
прикроватной тумбочки, одной на двоих, можно было после
обеда. Но садиться на кровати или пользоваться подушкой
было запрещено. На один класс одна спальня. На каждом
этаже в центре между четырьмя спальнями находилась
комната для умывания с облезлыми зеркалами и общий
туалет. Пять открытых унитазов без крышек с висящими над
ними сливными бачками с цепочкой. Мужской туалет был
единственным местом куда не могла просто так заглянуть
воспитательница. Там было грязно и накурено. В спальном
корпусе все было под особым контролем. И вот почему.
В 22:00 дежурный воспитатель делал обход и по очерёди
выключал во всех спальнях свет. Как только он уходил спать
в свой кабинет на первом этаже, свет в спальне включали, а
на лестницу кого-то выставляли на шухер. Старожилы
в т о р о г о д н и к и н ач и н а л и р а з б о р к и . Н а к а з ы в а л и
провинившихся щелбанами с оттяжкой по голове. Забирали
мелочь и сладости. Сводили в кулачные поединки один на
один до первой крови. Заставляли возить на закорках.
Прописывали в спальню. Отправляли на бой подушками в
соседнюю спальню. В нашей спальне их было трое и каждый
второгодник был выше и сильнее любого из нас. Им никто не
сопротивлялся. Такой порядок был принят всеми ещё до
моего прихода. Моя прописка была довольно изнурительной.
В первую ночь в мою кровать вылили ведро воды и спать мне
пришлось на мокром матрасе. В следующий вечер моя
кровать развалилась на три части под общий хохот всей
спальни. Дальше началась борьба за вещи. Утром мои штаны
и носки были перевязаны мокрыми узлами так, что на
развязывание ушло полчаса. А ведь надо было не опоздать на
тренировку. Или вдруг исчезала обувь и кто-то случайно
говорил, что на улице под окнами валяются чьи-то кеды.
Апофеозом прописки было осторожно занести спящего
прямо с кроватью в туалет и оставить там-то утра. Если
прописывающийся брыкался, его продолжали ломать не
только в спальне, но и в классе. Защиты не было. Я
замкнулся. Взрослым ничего не рассказывал. В свободное
время скрывался на стройке возле школы или бродил в
соседних дворах. Весь год я стоически переносил
издевательства этой троицы. Но всему наступает конец. К
пятому классу второгодников отчислили и я сам стал
старожилом в нашей спальне. Желая быть взрослыми дети
копируют все, хорошее и плохое, и порой превосходят
старшее поколение по жестокости. Их жертвы молчат, сексотом быть стыдно. Палачам все сходит с рук. После
отчисления второгодников мы отменили их законы. В
интернате стало жить намного легче. Но контроль со стороны
учителей не ослабевал. За свет в спальне ночью дежурный
тренер мог сам всыпать кирпича. Нарушителя режима
укладывали на кровать лицом вниз. Тренер снимал с ноги
свой кроссовок, замахивался и со всей силы скользящим
ударом пропечатывал подошву на ягодице пойманной
жертвы. Это называлось кирпич, кожа на ягодицах горела как
обожженная. Взрослые понимали что к дисциплине надо
приучать сразу и решительно, чтобы дети, а их намного
больше, не ускользали от контроля. Тем не менее взрослые не
знали и десятой доли того, что происходило ночью в
