— С цветом все ясно, — сказал подполковник, подмигнув мальчику. — Серо-буро-малиновый! Предельно точно.
Костя хихикнул, но тут же спохватился и виновато посмотрел на Корнилова.
— А куда он побежал потом, ты не вспомнил?
Корнилов знал, что в беседе со следователем Горюнов не смог указать, в каком направлении убежал преступник.
— Нет, не вспомнил. Я к тетеньке кинулся… А потом «скорую» вызвал.
— Ну что ж, Костя, спасибо тебе. Большую ты нам помощь оказал. — Игорь Васильевич встал и подал Горюнову руку.
Костя протянул свою маленькую ладошку и заулыбался. Улыбка у него была чуть-чуть смущенная и добрая.
— Игорь Васильевич, обидно, что я не заметил, куда он побежал! — сказал Костя.
— Ты все правильно сделал, Константин. Сначала надо о пострадавшем думать. Молодец!
Корнилов подвез мальчика до школы — красивого старинного здания с огромными окнами на углу Среднего проспекта и Седьмой линии.
— Вы его поймаете? — спросил Костя, когда Игорь Васильевич, прощаясь, протянул ему руку.
Корнилов кивнул. «Поймаем-то поймаем, только вот когда?» — подумал он.
Корнилов понимал, что находка Кости Горюнова может привести к успеху. К быстрому успеху… А вдруг мальчишка ошибся? Мало ли бывает случаев, когда и взрослые ошибаются в такой драматической обстановке! И тогда пропали даром усилия многих людей, упущено время… Но никакой другой серьезной зацепки в этом деле не было, и Корнилов решил: надо рискнуть. И следователь Аверин, ведущий дело о нападении на кассира, тоже считал, что надо рискнуть — довериться наблюдательности мальчика.
Но прежде чем разыскивать продавщицу, торгующую книгами на снимке из альбома, Игорь Васильевич решил поехать еще раз на место происшествия.
…Он медленно шел по Тучкову переулку, еще и еще раз стараясь мысленно воспроизвести картину преступления. Вот здесь, вдоль стены церковного дворика, по старинному тротуару из щербатых известняковых плит шла кассирша со стороны Среднего проспекта. Преступник шел ей навстречу. И поэтому вахтер, видевший кассира из окошка проходной, не разглядел лица преступника. Да, собственно, он ничего не разглядел… Не запомнил ни одежды, ни роста нападавшего. Вот и сейчас, долго и внимательно разглядывая несколько фотографий из альбома, среди которых было фото с преступником, вахтер покачал головой:
— Нет, не припомню. — И, виновато посмотрев на Корнилова, добавил: — Не могу узнать, спину только и видел.
А мальчишка узнал…
Игорь Васильевич вдруг почувствовал, что на него кто-то смотрит, и оглянулся. Переулок был пуст. Только в конце его, у самой набережной, шли два офицера. Корнилов стал разглядывать окна соседнего дома и встретился взглядом с каким-то стариком, сидевшим в квартире первого этажа. Он смотрел на Игоря Васильевича пристально, не отводя глаз. Корнилов слегка поклонился старику, и ему даже показалось, что и старик чуть заметно кивнул.
«А ведь дед наверняка пенсионер. Сидит у окна, разглядывая прохожих от нечего делать, или гуляет где-нибудь поблизости. Может быть, он что-то видел? Хотя тут ведь всех опрашивали…»
Подумав так, Корнилов все же пошел в ЖЭК и выяснил, кто живет в той квартире, откуда выглядывал старик. Паспортистка, полистав свои книги, сообщила, что в четвертой квартире обитает семья Казаковых: мать с взрослым сыном и больной дед.
На лестнице было темно. Откуда-то, наверное из подвала, тянуло холодом, запахом сырых дров. Игорь Васильевич зажег спичку и с трудом разглядел цифру 4 на огромной обшарпанной двери и старинный звонок с надписью «Прошу повернуть». Он повернул. Дверь тотчас отворилась, словно Корнилова уже давно поджидали. На пороге стоял мужчина лет двадцати восьми — тридцати с красивыми, уложенными плойкой волосами. Судя по гримасе разочарования, промелькнувшей на худом, чуточку аскетическом лице, мужчина кого-то поджидал.
— Вы к кому? — спросил он после секундного замешательства.
— Прошу прощения, — сказал Корнилов, доставая удостоверение. — Я из уголовного розыска. Мне бы хотелось поговорить…
Еще не закончив фразу, он увидел, как лицо мужчины стала заливать краска. Корнилов давно уже не придавал значения тому, как реагируют люди на неожиданный приход милиции. Растерянность или спокойствие, бледность или краска на лице — это могло ровно ничего не значить. Нужно было хорошо знать человека, чтобы делать вывод.
