Когда на место происшествия прибыла оперативная группа, Нестерова уже находилась в машине «скорой помощи». Ее вызвал мальчик, увидев, что кассир ранена. Старик вахтер с перепугу долго не мог набрать телефон милиции.
Служебная собака след преступника взять не смогла.
Следствие, конечно, заинтересовал вопрос, почему Нестерова шла с деньгами одна, без охраны. Оказалось, что в институте каждый раз ей давали в провожатые разных сотрудников, из тех, кто оказывался под рукой. Иногда люди отказывались или соглашались, а потом задерживались где-нибудь. Заходили по дороге в магазин, а то и просто пива выпить. Так произошло и на этот раз. Инженер Студенкин, согласившийся сопровождать кассира, задержался на Среднем проспекте у пивного ларька…
Несмотря на энергичные меры., принятые по розыску преступника, первые два дня результата не дали. И вот звонок Алабина…
В темноватом коридоре Василеостровского райотдела рядом с Доской объявлений висел портрет пожилого майора в траурной рамке. Лицо майора показалось Корнилову знакомым, и он задержался у портрета. Руководство райотдела и партбюро извещали о кончине пенсионера, бывшего начальника паспортного стола, Николая Николаевича Мавродина.
— Вот оно что… — прошептал Корнилов и вдруг ощутил жгучее чувство стыда и горечи от сознания неисполненного долга, который теперь уже ему не выполнить никогда… — «Гражданская панихида в клубе фабрики Урицкого… Похороны на Смоленском кладбище 14 октября в 10.00». — Корнилов дочитал некролог и повторил, словно эхо: —…На Смоленском кладбище…
В кабинет Алабина он вошел пасмурный, молча пожал руку старшему лейтенанту и тяжело опустился на стул:
— Ну что тут у тебя, Василий?
На лице старшего лейтенанта мелькнула гримаса разочарования, отчего он стал похож на обиженного мальчишку. Алабин считал, что новость, ради которой они встретились, заслуживала большего внимания. Корнилов почувствовал это и сказал примирительно:
— Ты на мое настроение внимания не обращай. Прочитал про Мавродина, расстроился. Я столько лет старика знал. В большом долгу был перед ним… Показывай свои картинки.
Алабин пододвинул ему большую, почти квадратную, книжку, раскрытую на середине. На развороте были две цветные фотографии. На одной из них, расположенной справа, был изображен на переднем плане фонтан, а за ним, на другой стороне Невского проспекта, высился Дом книги. Пестрая толпа текла по тротуару. Но фигурки людей были маленькие, изображение смазанное, расплывчатое, безликое.
Корнилов перевел взгляд на левую фотографию. Удивительно живой и яркой была она. Словно окошко в жизнь — стоп-кадр из уличной хроники.
…У входа в Дом книги девушка в красивом, лиловыми цветами, платье торгует с лотка. Порыв ветра распушил ее волосы. Пожилая дама, внимательно разглядывающая книги, придерживает белую соломенную шляпку. Молодой парнишка в распахнутой на груди рубашке, чуть прищурившись от яркого солнца и склонив голову набок, держит книжку в руках. Маленький мальчик в красной панамке, сдвинутой на затылок, умоляюще смотрит на мать — красивую женщину с черными волосами, уложенными на прямой пробор. Идут мимо прохожие. Сосредоточенные, улыбающиеся, хмурые… Идут троллейбусы, автомашины. Солнце, ветер. И среди этой летней сутолоки, такой обычной для Невского проспекта полуденных часов, еще одна фигура — молодой мужчина в белой, с широкими синими полосами, рубашке. Светлый пиджак перекинут у него на сцепленных у живота руках. Простое, ничем не примечательное лицо, рассеянный, отсутствующий взгляд. Мужчина казался явно лишним, чужим на снимке, среди спешащих, занятых делом людей. Он стоял рядом с книгами, разложенными на лотке, и никакого интереса к этим книгам не проявлял.
«Какое отрешенное у парня лицо», — подумал Корнилов и спросил:
— Он?
Алабин кивнул.
— Мальчишка уверенно говорит? Не сомневается?
— Никаких сомнений. Я с ним уже побеседовал. Волнуется, но твердит одно: тот бандюга. Мы ведь, товарищ подполковник, почитали старые Костины показания. Он говорил тогда, что на кассира напал здоровый дядька, лохматый и с большим ножом… А этого, — Алабин ткнул пальцем в молодого человека на фотографии, — ни здоровым, ни лохматым не назовешь. Правда ведь?
