Соседнее гигантское поле вдруг на моих глазах затянулось плотным белым туманом, который появился будто прямо из земли. Я почувствовал мерзкий запах кисляка, и еще до пояснений наставницы догадался, что огромный кластер-поле начал перегружаться.
– Фу! Мля! Какая вонь! – возмущаясь, едва не поперхнулся спораном, и от греха подальше убрал его обратно в карман.
– Даже тебя проняло, – хмыкнула Шпора. – Вообрази, каково сейчас тварям в ближайшей округе.
– Да уж, с их чуткими носами – вообще мрак. Поди, нюхнув этой дряни, тут же заваливаются кверху брюхом и слюни пускают.
– Ну, типа того… А что это значит?
– Что так им гнидам тупорылым и надо!
– Сам ты тупорылый! Не тупи, Рихтовщик! Пока кисляк над полем, тебе рядом с ним некого опасаться. Но как только он сгинет, поживиться на свежаке сюда тварей из леса набежит столько, что чертям в аду завидно станет. И пока этого не случилось, желательно убраться с пути миграции орды подобру-поздорову. Так что ноги в руки и бегом дальше по опушке. Надеюсь, с нашего края кластер не такой здоровый, как в длину. Ходу, Рихтовщик, ходу!
И я побежал.
Перезагрузка кластера растянулась на целый час, в течение которого над полем висел непроницаемый белый туман. Я за это время успел отпахать приличное расстояние. Трудно бежать было лишь в начале, когда тошнотворный запах кисляка забивал легкие, вызывая частые приступы кашля. Потом втянулся, пообвык, принюхался, и перестал замечать зловонье.
Когда кисляк сгинул, как пылесосом, за считанные секунды втянутый землей, до границы опасного участка, между лесом и перезагрузившимся кластером, оставалось всего пара сотен метров. Подбадриваемый занервничавшей наставницей, я пронесся последние метры, как лось.
Одновременно с полем неожиданно кончился и лес. Я едва удержался на краю отвесного обрыва перед широкой рекой, в последний миг схватившись за гибкие ветки орешника. Прыгать в воду с двадцати метровой высоты, не зная прибрежной глубины, было безумием, и я решил схорониться в густом кустарнике орешника, ветки которого удержали от падения вниз.
Еще на бегу краем глаза успел подметить, что перезагрузившееся поле изменилось не только внешне – жухлая осенняя трава на нем налилась сочной летней зеленью и, вместо сгинувшего с кисляком зловонья, оттуда пахнуло медовым ароматом луговых трав. А еще с поля повеяло летним жаром, ненадолго, всего на несколько секунд. Навалившийся со всех сторон осенний холод мигом задул эту робкую весточку лета. Но тепло я почувствовал, и это было чертовски приятно.
Уже рассматривая преобразившееся в гигантский луг поле сквозь кусты укрытия, я заметил, что оно стало обитаемым. Ну лугу пасся огромный табун лошадей, охраняемый двумя ковбоями-погонщиками и целой сворой матерых волкодавов.
Люди и псы первыми почуяли неладное, они заметались вокруг табуна, сбивая лошадей плотно друг к дружке. Недовольные животные испуганно ржали, брыкались на собак и норовили вырваться из оцепления…
А потом, как предсказывала Шпора, начался ад.
Твари хлынули из леса широкой волной. Не только с моей стороны, но и с противоположного дальнего края тоже. И с широченной правой стороны. От количества пробежавших рядом утробно рычащих чудищ у меня зарябило в глазах. Только с моего края на поле вырвалось не меньше десяти тысяч зараженных. А со всех сторон их набежало, поди, под сотню тысяч. Настоящая адская орда.
И действовали твари на поле удивительно слаженно. Как армия, с рядовыми бегунами, сержантами лотерейщиками, ротными топтунами, полковниками кусачами, начдивами руберами и верховным армейским руководством в лице элиты. Да, матерые элитники тоже явили себя во всей красе. Эти разросшиеся до непомерных чудовищ многотонные махины, выступив из леса в последней линии атакующей орды, как кукловоды, умело управляли действиями тысяч своих марионеток.
Обрывистый берег был единственным путем спасения для лошадей. Да уцелеть после отчаянного прыжка в воду с двадцати метровой высоты удалось бы далеко не всем. Но так был хоть какой-то шанс. И быстрая смерть от падения с высоты не шла ни в какое сравнение с ужасной участью быть разодранными заживо толпой монстров. Увы. Оцепеневшие от ужаса ковбои сообразили все это слишком поздно.
