— Глупый мальчишка, — с огорчением проговорил Гюнт. — Ради золотой медали чуть не поплатился жизнью!
— Кто прилетел первым? — зашевелил спекшимися губами Рикко. — Робот?
— Нет, первым был Пет.
— Молодец, утер нос роботу! Как я рад! — неожиданно окрепшим, звонким голосом воскликнул Рикко.
— Вот как?! — не смог скрыть изумления Гюнт. — А я-то думал, ты просто тщеславный юнец! Выходит, ошибся… Знаешь, кому обязан жизнью?
— Кому?
— Не догадываешься?
— Неужели… роботу?
— Вот именно. Лишь робот с его феноменальной реакцией и филигранной точностью движений способен состыковать космопланы в беспорядочном падении.
— А знаешь, роботы совсем неплохие ребята, — добродушно произнес Игин. — Не надо противопоставлять их людям!
— Полетишь со мной на Гему?
— Вы… серьезно? — попытался приподняться Рикко.
Трубки и проводники на его теле колыхнулись.
— Лежать! — прикрикнул профессор Макул. — Не слишком ли рано ожил?
— Конечно, серьезно, — подтвердил свои слова Гюнт.
— Буду счастлив… А как же Пет и остальные?
— Не беспокойся, не забуду твоих друзей. И робота тоже. Вчера он воистину победил всех вас!
Хотя Стром был жестоко обижен на Игина, но в душе не мог не признать резонности сделанного им выбора. Ведь при всей важности происходящего на Утопии центром событий оставался Мир. Утопия сыграла роль затравки, вызвавшей бурный процесс кристаллизации на Мире. Сама же затравка превратилась в одну из ячеек растущей вглубь и вширь кристаллической решетки, ее неотъемлемую составную часть.
Только вздорный характер препятствовал Строму признать правоту друга, помириться с ним. А упрямство не позволяло футурологу возвратиться на Мир, куда его настоятельно звал Председатель.
Впрочем, дело было не только в упрямстве. Сплотившийся вокруг Строма коллектив инженеров и ученых сейчас, в отсутствие Борга, требовал со стороны Строма отеческой заботы. Столь мощного и в то же время легко ранимого коллективного мозга не существовало и, скорее всего, не могло существовать на Мире: под крылом Строма собрались не просто выдающиеся интеллектуалы, но люди, по тем или иным причинам морально надломленные (иные, за редким исключением, и не переселялись на Утопию).
Стром не был ни математиком, ни физиком, ни инженером, зато профессия футуролога наделила его энциклопедическими знаниями и умением говорить с каждым из «узких» специалистов на его языке.
Конечно же, «мозговой трест» Строма жил, в первую очередь, проблемами Мира.
А самая жгучая проблема заключалась в преодолении нависшего энергетического кризиса.
Стром выступал против неограниченного развития ядерной энергетики. Это отнюдь не безотходное производство не просто ставило на грань каждодневного риска население расположенных поблизости городов и поселков, главная беда состояла в том, что риск неуклонно возрастал, принимая глобальный характер.
В неконтролируемом использовании расщепляющихся материалов Стром видел одно из наиболее веских подтверждений своей теории дисбаланса. Создание энергокосмического индустриала, попытка овладеть энергетическим потенциалом Светоча, не могли его не радовать. Но он, подобно Игину, не представлял, как это сделать.
«Ловушка для Светоча» пробудила в нем интерес и надежду. Но если Игин начал с того, как эта «ловушка» должна сообщаться между Миром и Светочем, то Стром пытался ответить на вопрос, какой она будет.
Среди членов «мозгового треста» выделялся Оэл, еще довольно молодой человек, перебравшийся на Утопию несколько лет назад, когда его бывшая жена, послушавшись совета компьютеров, вышла замуж за другого. Банальная история! Впрочем, истории большинства нынешних утопийцев были не менее банальны.
Еще будучи на Мире, Оэл прошел тесты наивысшей трудности по разделу физико-математических наук, удивив ученых открытием многомерных оэловых гиперфункций и теорией нестационарного квазиоэлова поля.
Математики еще доказывали сформулированные им теоремы, а физики-экспериментаторы азартно охотились за предсказанными псевдочастицами оэлронами, а сам Оэл уже обретался на Утопии.
Вскоре его начала тяготить пассивная жизнь, заполненная воспоминаниями о былом и переживаниями, и когда Стром, еще при Борге, попытался вовлечь молодого ученого в «мозговой трест», он согласился без уговоров.
