— Да, крепко вас… Год уже прошел?
— Скоро два. Время-то летит… Мне уже не верится, что был когда-то космокурьером.
— И еще каким! Никогда не забуду…
— Но-но, Кей! Только без лирики. И не надо мне сочувствовать. Как-никак, я теперь начальство. Так что докладывай по всем правилам!
— А что докладывать? Все нормально. Слетал. Вернулся.
— Отдохнул? Впрочем, за три часа разве отдохнешь после такой прогулки! Эх, дружище, не стал бы я посылать тебя, сам бы пошел, да идти-то нечем. Одним словом…
— Короче, Горн! Чувствую, дело не из легких.
— Чертовски трудное, Кей. И опасное. Но ты вправе отказаться, если…
— А я когда-нибудь отказывался?
Главный диспетчер промолчал. Он отодвинул шторку иллюминатора и сделал вид, что рассматривает ажурную арматуру Базы, видневшуюся на фоне мелькавших звезд. Не так-то легко послать друга если не на гибель, то на дело почти безнадежное. Однако Кей как никто другой подходил для подобного рода дел.
То, чем он занимался изо дня в день и чем еще недавно занимался Горн, было на грани безумства, хотя по важности и осмысленности не имело с ним ничего общего.
Когда-то на Геме профессия курьера считалась непрестижной, не требовала ни ума, ни таланта, ни образования. Здесь же стала самой почетной, феноменально устойчивая нервная система, мгновенная реакция, изобретательный ум — этими и многими другими столь же редкими достоинствами нужно было обладать, чтобы после длительной теоретической и практической подготовки сделаться космокурьером.
Кей обладал ими. Внешне ничем не примечательный, самый что ни на есть обыкновенный, он был способен месяцами находиться в открытом космосе и все это время рисковал оказаться пронзенным шальным метеоритом.
К моменту катастрофы на окологемных орбитах находилось девяносто шесть исследовательских станций. Все они были обитаемыми.
Эти заатмосферные островки и послужили пристанищем для людей, обрекших себя на суровое, но единственно возможное существование. Они разлетелись кто куда, рассеялись по станциям без всякого плана и согласования — не до того было. И, естественно, оказались разобщены: площадь гипотетической сферы, на поверхности которой «плавали» космические ковчеги, в несколько раз превосходила некогда обитаемое пространство Гемы.
Справившись с потрясением, беглецы быстро поняли, что порознь им не выжить.
Часть станций постепенно удалось перевести на новые орбиты, сблизить, состыковать в единое целое — Базу. На это ушла большая часть не возобновляемых энергетических ресурсов. Чуть больше половины станций так и остались на прежних местах. Связь между ними и Базой осуществлялась по радио. Но мощные планетарные генераторы за полтора столетия пришли в негодность, отслужив все мыслимые сроки.
Одна за другой станции умолкали. Выждав некоторое время, на замолчавшую станцию посылали космокурьера. В легких энергоскафандрах с заплечными контейнерами жизнеобеспечения, космокурьеры преодолевали тысячи миль, и каждая могла стать последней.
Это было как на войне…
До катастрофы Гема представляла собой два огромных противостоящих лагеря.
Непрестанное, не поддававшееся разумному сдерживанию соперничество послужило одной из причин радиоактивного катаклизма.
Оказавшись на орбитальных станциях, люди забыли о конфронтации. Она была бы для них непозволительной роскошью. Чтобы облегчить общение, синтезировали универсальный язык, и теперь на нем говорили все, независимо от национальности. К тому же их было слишком мало, чтобы вспоминать о национальной принадлежности. Крошечный осколок общечеловеческой цивилизации, того и гляди готовый рассыпаться в прах под ледяным дуновением космоса, — вот что они собой представляли и продолжают представлять до сих пор…
Обо всем этом думал главный диспетчер Горн, глядя невидящим взглядом на хоровод звезд.
— И долго еще будем молчать? — не выдержал Кей.
— Необходимо лететь на Гему.
— Что-о?
— Ты не ослышался, — жестко сказал Горн.
Теперь это был не вызывающий жалость инвалид, а твердый в решениях руководитель, способный и сам пойти на смерть, и послать на нее другого.
— Ну и ну… — только и смог выдавить из себя Кей.
