Так рассуждали рациональные современники Джонамо, пока она не взорвала своим поразительным искусством, казалось бы, несокрушимую цитадель их представлений. И, как часто бывает, обращенные в новую для них веру, они стали ее апологетами.
На Мире началась эпоха Возрождения, и ее первозвестницей была Джонамо.
— Вот видишь, родная, у меня уже есть и последователи, и ученики, — могла она с полным основанием сказать матери. — Хорошо-то как! Я такая счастливая…
Джонамо и впрямь впервые за многие годы чувствовала себя по-настоящему счастливой. И причина заключалась не только в том, что торжествовало дело ее жизни. Ктор исподволь, незаметно стал самым дорогим и близким ей после матери человеком.
Она знала, что Ктор любит ее, хотя он ни разу не заговорил о своих чувствах. Деликатный от природы, он боялся оскорбить Джонамо признанием: понимал, как много значит для нее покойный муж.
Его опасения были напрасны. Муж уже давно стал частицей души Джонамо, полноправно вошел в ее «я». Он жил и будет жить, пока жива она. И новое, вспыхнувшее в ней чувство не имеет ничего общего с предательством. Нет, это не измена памяти о человеке, когда-то давшем ей полноту счастья!
Джонамо не подозревала, что существует еще одна причина, объяснявшая нерешительность Ктора: потерпев неудачу в первой любви, он не хотел снова встретить отказ. Будучи гордым и уязвимым человеком, Председатель не мог бы тогда видеться с Джонамо, а это было выше его сил.
А сейчас он пользовался любой возможностью повидаться с ней: иногда, злоупотребляя председательским правом, приглашал ее к себе, но чаще приходил сам. Они подолгу разговаривали. Ктор постепенно привык советоваться с Джонамо, как советовался с компьютерами.
Кстати, в своем отношении к компьютерам он не ударился в другую крайность.
Просто ничего из их советов не принимал на веру. Свод компьютерных программ охранялся законом. Своей властью Председатель не мог вносить в него изменения. Но он выносил поправки на референдум, и в большинстве случаев их утверждали. И «психология» компьютеров понемногу менялась…
В обществе тем более происходили разительные перемены. Тысячекратно возросла дисперсия личностных мнений и соответственно упал показатель общественной стабильности. Раньше Председатель начал бы энергично стабилизировать положение всеми средствами компьютерной иерархии. Теперь же испытывал радость: по предложению Строма ввели показатель общественной активности — мерило душевного здоровья общества, и он увеличивался с каждым днем.
Прежде миряне проявляли единодушие, основанное не на идейной общности, а на привычке бездумно передоверять дела компьютерам. Зачем ломать голову над проблемами, которые и так найдут оптимальное разрешение благодаря компьютерной мудрости? — убаюкивали они себя. — Разве нам не хорошо? Разве нам не безбедно?
А ныне люди смотрели друг на друга с изумлением: как могли мы впасть в такую пассивность?
Кое-кто начал искать виноватого. Им, конечно же, оказался Председатель.
— Теперь бы меня не назначили на этот пост, — с грустной улыбкой говорил он Джонамо. — Отдали бы предпочтение более решительному, инициативному. И были бы правы.
— Боюсь, что компьютерам пришлось бы туго. Дисперсия личностных мнений о том, каким должен быть Председатель, оказалась бы огромной. Как тут угодить всем? Пожалуй, компьютеры снова назвали бы вас.
— Как среднее арифметическое? — угрюмо пошутил Ктор.
— Не обижайтесь, но именно так, — с обычной прямотой произнесла Джонамо, однако увидев тень на лице Председателя, поспешила добавить: — Не вижу в этом ничего плохого. При всем разнообразии личностных мнений всегда будет золотая середина, оптимум.
— Компьютеры были бы благодарны вам за разъяснение.
— Не сердитесь, дорогой мой. Для меня вы самый лучший.
— Это правда? — не поверил своим ушам Ктор.
— Я никогда не обманываю, вы же знаете!
— Знаю. Джонамо, милая, как бы я жил без вас? Впрочем, вам это… Словом, простите мне минутную слабость. Мы, мужчины, иногда бываем… нуждаемся…
— Вы, как ребенок, Ктор. Большой, умный, чуточку избалованный ребенок.
— И этот ребенок любит вас, Джонамо!
