— Ну нет, не привыкну. Злой вы человек, Стром. Жалите в самое больное место!
— Это правда, я зол. На ваш дурацкий оптимизм, на себя, на всех!
— И на Джонамо?
Взгляд Строма потеплел, голос едва заметно дрогнул.
— Она исключение. Ей бы жить среди ангелов, а не среди нас, грешных.
— Вы вспомнили одно мое занятие, — сказал Игин. — Правда, с оговоркой «бывший». Я, в самом деле, бывший управитель, и с этим ничего не поделаешь, тут вы правы. Но, к счастью, еще и системник. Им и умру. Для меня киберзавод, объединение, индустриал, общество в целом — прежде всего система. А для анализа такой сложной системы, как общество, пригоден лишь компьютер высшего интеллектуального уровня. Согласны?
— Допустим. Ну и что?
— Так вот, он у меня, как вы знаете, есть. Но я был бы плохим системником и к тому же никудышным управителем, если бы полагался только на компьютер.
Что-то здесь, — Игин тронул голову, — или здесь, — он стукнул могучим кулаком в грудь, — иногда оказывается в конфликте с компьютером. И бывает трудно их примирить. До сих пор мне это удавалось, однако теперь…
Рассказать?
— Ну? — недоверчиво буркнул Стром.
— На Мире передо мной всегда стояла задача, рамки которой заранее были жестко установлены самой технической иерархией, а масштабы соответствовали моему положению. Здесь же я свободен в выборе. Совершенно свободен, понимаете?
— Чего-чего, а свободы у нас предостаточно. Только что с ней делать!
— Мне, например, вздумалось построить системную математическую модель нашего общества…
— И что, система неустойчива? — заинтересовался наконец Стром.
— Напротив, очень устойчива, в этом весь фокус. Но ведь идеал устойчивости — абсолютный нуль! Выравниваются потенциалы — хорошо! Уменьшается градиент — хорошо! Падает дисперсия личностных мнений — тоже хорошо. Если верить компьютеру, — все хорошо. А я чувствую нутром: слишком хорошо. И это «слишком» меня пугает. Надо разобраться, а без вашей помощи не смогу. — Игин утер пот с побагровевшей шеи. — Поможете?
— Вы знакомы с моей теорией дисбаланса? — спросил Стром.
— Самую малость, — виновато признался Игин. — Я был далек от высоких материй.
— Так знайте, — простер жилистую руку футуролог, — что ваше «чем лучше, тем хуже» полностью согласуется с нею. Наше общество, действительно, достигло почти абсолютной устойчивости. В нем практически нет флуктуаций… за редким исключением, — поправился он, взглянув на Джонамо. — Но это устойчивость замкнутой, эгоистической системы, которая предельно оградила себя от внешних воздействий, не признает перемен.
— Консервативная система? — понимающе заметил Игин.
— Да, человечество привыкло к стационарному режиму. На Мире царят благодушие, успокоенность, слепая вера во всемогущество техники. Люди боятся ответственных решений. Прежде чем сделать что-либо неординарное, из ряда вон выходящее, должны получить благословение компьютеров. Это ли не явные признаки духовного вырождения? Видите, чем чревата наша хваленая, ставшая самоцелью «вершина благополучия»!
Увлекшись, собеседники не заметили, как Джонамо, прикрыв крышку рояля, подсела к ним.
— Милые мои мужчины, — услышали они ее мелодичный голос. — Оказывается, все мы думаем об одном и том же. Вершина? Помните, что сказал мудрец? «За всем, что достигло вершины развития, сразу же наступают сумерки богов».
— Сумерки богов… — повторил Стром, как бы проверяя на прочность поразившее его словосочетание. — Право же, лучше не скажешь!
— Конечно, нужно радоваться достигнутой вершине, — взволнованно продолжала Джонамо. — Однако за ней обязательно должна быть новая. Иначе жизнь остановится. Давайте же, друзья, искать эту вершину вместе!
