По ту сторону прав человека. В защиту свобод - страница 30

. К этому мы как раз и пришли. Бернар Кушнер, который не так давно хвалился тем, что «всегда оказывается на стороне тех, на кого падают бомбы, а не тех, кто их бросает», сегодня заявляет: «Превентивная война — это понятие, которое мне представляется не только очень точным, но и приближающимся, наряду с некоторыми другими, к тому, что мы предлагали в качестве обязанности, а потом и права вмешательства»[133]. Но право на вмешательство не только оправдывает превентивную войну. Наделяя провоцируемые им войны моральностью, представляя их в виде «справедливых войн», оно в итоге делает из врага преступника, превращает его в олицетворение Зла: тот, кто ведет войну во имя человечества, обязательно отнимет у своих противников право называться людьми. «Справедливая война» по определению является войной тотальной.

Известно, что учение прав человека, определяя права как атрибуты, внутренне присущие человеческой природе, постулируют самодостаточность человека. «Фундаментальные права в собственном смысле слова, — подчеркивает Карл Шмитт, — не более, чем либеральные права человека как индивидуальной личности»[134]. Впрочем, поскольку права человека — это атрибуты изолированного индивида, отвлеченного субъекта, независимого от отношения к себе подобным, ведь он должен в самом себе найти свои основания, эти права не представляются противовесом обязанностей, которые были бы им симметричны. Вначале этот индивидуализм был настолько выражен, что в Декларации 1789 года свобода ассоциаций вообще игнорировалась, как, в целом, и любая форма коллективного права. Точно так же ее авторы осуждали все профессиональные объединения (закон Ле Шапелье, декрет Алларда). Теперь коллективные права признаны, однако и сегодня осуществление прав человека в конечном счете должно касаться исключительно индивида, даже если некоторые из этих прав могут применяться лишь коллективно.

«Современный гуманизм — это абстрактный субъективизм, — пишет Жан–Луи Вюльерм. — Людей он представляет заранее сформированными индивидами, субстанциями, выступающими универсальными носителями одних и тех же атрибутов, готовыми выдвигать одни и те же требования во всех обстоятельствах в соответствии с формальными правилами, выводимыми из одной и той же рациональности»[135]. Очевидно, что из этого индивидуализма или атомизма проистекает контрактуализм: поскольку в начале нет ничего, кроме изолированных индивидов, образование обществ можно объяснить только договором, юридической процедурой, относящейся к области частного права: если рынка еще нет, только такой договор может обойти огромное затруднение, связанное с необходимостью обосновать легитимность общества принципом независимости индивида, то есть «наиболее асоциальным из всех возможных принципов»[136]. Однако в учении прав человека общественный договор не меняет природы индивидов. Общество остается просто суммой индивидуальных атомов, наделенных суверенной волей и в равной мере движимых рациональным стремлением к наибольшей выгоде. Каждый субъект самостоятельно определяет свои цели, к обществу он присоединяется лишь в той мере, в какой оно ему служит. Иными словами, только индивид существует на самом деле, тогда как общество или коллектив — всего лишь абстракция, обманка, некая прибавочная реальность.

Для теоретиков прав в политике, следовательно, нет ничего естественного. По отношению к естественному состоянию она представляет собой искусственную или привнесенную надстройку. Эта надстройка, чтобы быть легитимной, должна служить индивиду и ни в коем случае не определяться в качестве действия, проводимого коллективом: так, во второй статье Декларации 1789 года мы можем прочесть: «Цель всякого политического союза — обеспечение естественных и неотъемлемых прав человека». Следовательно, внутри общества человек первоначально определяется не в качестве гражданина, а в качестве члена «гражданского общества» (или частной сферы), которая сама определяется как часть общества, которая вполне может отстраниться от политической жизни (или публичной сферы). Вот почему теория прав отдает приоритет