Чем живут эти люди? Что они делают? Откуда берут деньги на свои всегда чистенькие, модные, хорошо сшитые костюмы? Трудно сказать. Об этом не принято спрашивать, — неловко. Не всегда можно ответить на такой вопрос. Для большинства харбинцев достаточно того, что все эти люди прилично одеты, умеют себя держать в обществе, ничем из него не выделяются и аккуратно выполняют весь ритуал общепринятого общественного поведения. Тем, что происходит в их черепной коробке, никто не интересуется.
— Кто это? — спрашиваете вы харбинского старожила, глядя на одного из людей, подпирающих стену „Модерна“ иди жеманно тянущего очередной коктайль в салоне того же „Модерна“.
— Это? Это Яша П.
— То есть позвольте, как это — „Яша“? Ведь ему верных 50 с хвостиком! Кто он? Чем он занимается?
— Занимается?.. Право не знаю. И никто не знает. Чем-то, вероятно, занимается. Я его вижу уже много лет. Он хорошо одевается, всюду бывает. Отчества его не знаю, да и никто, кажется, не знает. Я думаю — он, вероятно, сам позабыл его. Все его знают просто, как Яшу П.
Часов в 10—11 вечера пятидесятилетний Яша, как все, появляется — в зависимости от времени года и обстановки — то в ресторане „Модерн“, то в Коммерческом собрании, то в Яхт-клубе. Все столики густо заселены такими же, как он, кавалерами и полураздетыми дамами. Снуют официанты.
— Бумм! — ударяет вас что-то по голове. Это джасс. Тухнет свет и загорается снова красными, желтыми, зелеными огнями.
— Ва-ле-ен-сия… — взвывает оркестр.
Многоликий Яша, точно по команде, отделяется от стула, хватает налету даму и с бесстрастным лицом начинает скользить между столиками, точно делает самую необходимую работу.
Минут пять перед вами мелькают бесконечные фокстротирующие пары. Вы жметесь, чтобы дать им дорогу. Говорить невозможно, ибо слова тонут в громе джасса.
Джасс обрывается так же неожиданно, как и начал свою музыку. Загорается свет. Гром аплодисментов.
— Буммм!! Ва-ле-ен-сия…
Еще две минуты завываний джасса и шарканья ног. Наконец джасс умолкает, зажигается свет. Аплодисментов нет — установленная программа выполнена до конца.
Яши идут по местам за свои столики. Официанты ускоряют свой бег. Стучат ножи и тарелки. Вы постепенно приходите в себя и чувствуете, что наконец можете говорить.
— Скажите… — обращаетесь вы к вашему спутнику.
— Буммм!! — падает вам на голову джасс: — Titina my Titina…
Яши поднимаются, как заведенные автоматы, и плывут мимо вас, точно в припадке лунатизма. Вся программа повторяется снова.
Опять умолкает джасс, опять убыстряется бег официантов. Плывут блюда и ведерки с замороженным вином, стучат ножи и тарелки. К вам возвращается дар речи.
— Не правда ли… — обращаетесь вы к вашему собеседнику.
— Буммм!!. — отвечает вам джасс: — Jes, sir, she is my baby…
Потные и красные Яши толкутся в невероятной сутолоке фокстротирующей толпы. Программа повторяется снова.
Снова смолкает джасс.
Дамы пудрят носы и подкрашивают губы. Яши крутят ложечками в кофейных чашках.
— Уедем… — успеваете вы бросить вашему соседу.
— Буммм!!. — подхватывает джасс, и с риском быть сбитым с ног вы пробиваетесь к выходу.
— Едем в „Фантазию“, — предлагает вам ваш спутник. — Посмотрим на ночное кабаре.
Вы входите в низкий прокуренный зал. Табачный дым ест утомленные глаза. Свободных столиков нет, но услужливый хозяин немедленно раздобывает откуда-то стол и втыкает вас между ложей и пальмой.
— Буммм!!. — ударяет вас джасс. Тухнет свет, загораются зеленые, желтые, красные огни.
— Ва-ле-ен-сия…
Яши уже здесь, но уже не с прежним деловым видом. Они яростно крутят своих повеселевших дам. Кто-то перекрикивает джасс. Все опутаны лентами серпантинного безумия. Сотня ног шаркает по полу и подымает пыль.
Мелькает свет. Взрывы джасса чередуются с аплодисментами.
— И это… — успеваете вы крикнуть вашему спутнику под гул голосов в промежутке между двумя фокстротами.
— Буммм!!. — прерывает вас джасс: — Titina my Titina…
Так развлекается американизированный харбинский обыватель.
И когда вы смотрите на эти бесконечно крутящиеся перед вами в полумраке переливающихся разноцветными огнями дансингов словно в чаду дурмана шаркающие пары, вам начинает невольно казаться, что — после долгих лет войны и революции, после того, как на обагренной кровью и изрытой снарядами земле, народилось великое будущее, когда в огне и буре последней напряженной борьбы выковывается новая жизнь, — вы неожиданно попали в отмирающий мир теней прошлого, который твердо знает, что он обречен на гибель и потому торопится скоротать свои страшные последние минуты в сладком дурмане этого шаркающего танца мертвецов.
