Но стоило Ружене переступить порог их дома, как Наталка, щуря продолговатые, такие же, как у матери, глаза, однажды слишком весело сказала:
— Дик, как ты смотришь на то, чтобы я ушла от вас?
Он удивленно взглянул на дочь.
— В университете чудесное общежитие, — добавила она, опустив под его взглядом глаза.
Он проглотил комок, подступивший к горлу.
— А как же я… как мы без тебя?..
— Ну, вы уже совсем взрослые, — отшутилась Наталка. Потом порывисто обняла его и совсем по-детски прижалась. — Не сердись, — прошептала, — так будет лучше. И мне… и вам… Я не смогу, если она будет тут вместо мамы…
— А может, ты поживешь в квартире Ружены?.. — спросил он ослабевшим голосом. — Отдельная однокомнатная квартира, сама себе хозяйка, со временем на тебя перепишем… — сказал и сразу понял, что брякнул глупость. Ведь дело не в том, где будет жить Наталка, а в том, что Ружена перейдет сюда.
Наталка сильнее прижалась к нему и разрыдалась.
— Уже совсем гонишь?..
Он повел дочку к своему старому дивану, усадил на него. Гладил ее волосы, как когда-то в детстве, пытался взлохматить прическу, но Наталка не приняла игру.
Наконец сделала над собой усилие, вытерла платочком глаза.
— Прости меня, Дик, — тихо прошептала, — мне всегда было тяжело без нашей мамы… Но рядом был ты… А теперь показалось, что ты… что ты… — она никак не могла успокоиться, — что я становлюсь тебе чужой, ненужной. Это ужасно…
— Наталочка, как ты можешь так думать…
— Я все понимаю, папа… Я глупая, наверное: понимаю одно, а чувствую другое… Что мне делать?
Он долго как мог успокаивал дочку.
Наталка все-таки согласилась остаться в доме, хотя не удержалась, чтобы не сказать:
— Я знаю, тебе без меня тоже будет нелегко… Но сейчас ты просил не ради меня, а ради Ружены, чтобы я не оскорбила ее своим побегом.
— Ах ты моя глупенькая ревнючка, — только и мог ответить он, хорошо понимая, что дочь права.
Догадывалась или не догадывалась Ружена о чувствах, кипевших в душе Наталки, но она и сама не хотела переезжать в его гнездо, а тянула в свою уютную однокомнатную квартиру. В дни, когда они решили пожениться, не думали, как сложится жизнь всех троих — все казалось легко и просто, — а потом у каждого вдруг нашлись свои стремления, желания, мотивы, которые не согласовывались с стремлениями, желаниями, мотивами остальных.
Так пока и жили, избегая разговоров на больную тему: каждый ждал, что этот разговор начнет другой.
Наталка после минутной откровенности с ним замкнулась в себе, словно не понимала его терзаний. Внешне казалось, ее вполне устраивает сложившийся быт: ведь она, как и раньше, оставалась с ним в своем доме…
Ружена прибегала с работы к нему сварить обед, убрать в доме, потому что Наталка с утра до вечера пропадала в университете. Женщина старалась управиться до ее прихода и ждала его, если он не задерживался на службе. Избегала встречи с Наталкой с глазу на глаз, боялась, чтобы не началась у них откровенная и резкая беседа, которая назревала…
Он перебирал в мыслях разные варианты семейного устройства: то обменивал квартиры, то получал новую в ведомственном доме, то строил Наталке кооперативную или переселял дочку в квартиру Ружены. Последний вариант был самый легкий и самый приемлемый.
Однако настаивать на своих проектах он не отваживался. Замотанный служебными делами, положился на время, которое как-то все устроит.
…Оторвавшись от окна, Дмитрий Иванович нарисовал на бумаге большой знак вопроса. Несколько раз обвел его черным фломастером, от чего знак стал пузатым, как буржуй на старой карикатуре. Написал под ним слово — «версии». Провел три вертикальные линии, поставил три знака: «-», «+» и «?». В столбике со знаком «минус» написал: «Крапивцев», под знаком вопроса: «Жена. Таисия», ниже: «Сын. Олесь».
Он посидел немного, задумавшись над этими короткими записями. Потом взял из стопки бумаги новый лист и написал в центре его — «Залищук», обвел жирным траурным кольцом. В одном уголке листа написал — «Крапивцев», в другом — «Таисия Григорьевна», в третьем — «Олесь». Четвертый оставался свободным.
Провел фломастером три линии из углов к центру, к кольцу «Залищук»: от «Крапивцева» — черным, от «Таисии Григорьевны» и «Олеся» — зеленым и коричневым. Все линии, словно стрелы, уперлись в слово «Залищук». Хотел написать в четвертом уголке «Найда-Воловик», но воздержался. Доктор — отдельный разговор.
