Угрожая уголовным преследованием за хулиганство, инженера вынудили подать заявление об увольнении.
Имея небольшую военную пенсию, Борис Сергеевич уединился на своей даче, стал заливать обиду дешевеньким вином. Если бы не встреча с Таисией Григорьевной, которая внесла определенное равновесие в его жизнь, он, наверное, спился бы в обществе подобных ему неудачников…
Поговорив с людьми, Коваль понял, как Залищука доведи до отчаяния. Было нелегко сознавать это, но, поскольку бывшие взаимоотношения директора завода с инженером видимой связи с преступлением на Русановских садах не имели, он мог только, как говорят, принять это к сведению…
Автобус после площади Победы тяжело преодолевал подъем бульвара Шевченко. Коваль оторвался от своих мыслей и засмотрелся на темно-зеленые тополя. От ласкавшей взор зелени, казалось, и в салоне становилось прохладнее. Подумал, что и музыка обладает цветовой гаммой, а разные цвета в свою очередь вызывают разные ощущения.
Водитель автобуса резко затормозил. Стайка девушек перебегала дорогу. Студентки университета. Коваль вгляделся. Наталки среди этой веселой компании не увидел. Задала же она ему загадку, которую он будет всю жизнь разгадывать. После прошлогодней поездки в Закарпатье, где он разыскал убийцу венгерки Каталин Иллеш и ее дочерей, Наталка вдруг попросила разрешения перейти с филологического факультета на юридический. Он обрадовался, надеясь, что дочери станет ближе его работа, мысли, дела. Однако все получилось наоборот, дочь стала более скрытной и неразговорчивой. Он даже как-то пошутил: «Ты уже загодя вырабатываешь в себе профессиональную сдержанность, — а вдруг станешь не следователем, а адвокатом, которому как раз нужно умение говорить».
Почему-то вспомнились религиозные войны, кровавая Варфоломеевская ночь во Франции, когда католики и протестанты свирепствовали друг против друга куда сильнее, чем во время крестовых походов, и он подумал, что иногда мелкие расхождения близких людей разводят их дальше в стороны, нежели великое противостояние. Эти странные думы захватили его и, наверное, еще долго не отпускали бы, но автобус подъехал к последней остановке, пассажиры стали выходить, и мысли подполковника вновь вернулись к служебным делам.
Сейчас он перейдет по подземному переходу Бессарабскую площадь и подъедет маршрутным такси к министерству.
* * *
Вечером в райотделе состоялось небольшое совещание. После него Коваль и Струць вместе подошли к трамвайной остановке.
И вдруг Коваль спросил:
— Как ваш английский?
— Учу… — Струць не ожидал такого вопроса и ответил не сразу.
— Вроде бы разговариваете?
— Слабовато, — признался Струць. — Словарь бедный. Да и разговорной практики нет. Только на уроке.
— А ведь есть возможность! — укорил Коваль. В его глазах вспыхнули такие огоньки, которых, казалось, и ожидать нельзя было у этого озабоченного человека. — Займитесь Джейн. Попросите попрактиковаться в английском, уделить вам свободное время, а его у нее — уйма. Она рвется домой, к жениху, ей нудно тут, но, думаю, не откажется от вашего общества… Если, конечно, вы сможете хотя бы немного скрасить дни ее вынужденной задержки… — И снова лукавые огоньки на миг блеснули в глазах подполковника.
Лейтенанта подмывало спросить: «Это задание?» Подумал: «Может, Дмитрий Иванович просто шутит?»
Но огоньки уже погасли, да и невозможно было спросить — мимо ехал трамвай, и грохот его заглушал человеческий голос.
Когда трамвай остановился, Коваль объяснил:
— Может, она запомнила больше, чем ее мать. Джейн оставалась на даче после того, как миссис Томсон и доктор уехали в город. Вместе с Таисией Григорьевной они были одними из последних, кто видел Залищука живым…
