— Джейн, мы не можем этого сделать, — сказала миссис Томсон и посмотрела на Коваля.
Дмитрий Иванович тем временем с интересом разглядывал худощавую, довольно милую, с правильными чертами матово-смуглого лица девушку, с короткой, как у матери, прической «под бэби» и темными, чуть продолговатыми глазами, которые приятно контрастировали с крашеными белыми кудрями. Она не была похожа на мать, и Коваль подумал, что ее отец, Вильям Томсон, явно унаследовал от своих предков во времена владычества английской короны в Индии и других странах примесь азиатской крови.
— Как это не можем?! — Джейн непонимающе переводила взгляд с матери на Коваля и обратно.
— Вы, мисс Томсон, свидетель в деле по отравлению гражданина Залищука, — спокойно произнес Коваль. — Я веду дознание, и пока оно не кончится, ваше присутствие здесь необходимо. И вашей мамы тоже.
— Это безобразие! — Джейн даже притопнула ногой. — Какое мы имеем отношение ко всем вашим историям, к этим Залищукам! Разбирайтесь, сколько хотите, а мы должны ехать!
— Успокойся, Джейн. — Миссис Томсон подошла к дочери и обняла ее за плечи. — Все будет хорошо. У нас еще есть время до отъезда согласно визе. И будем надеяться, что… — Она на миг замялась, не зная, как назвать подполковника, — что мистер Коваль быстро справится с этим делом. Для этого он и пришел сегодня.
— Думаю, что вы поможете мне во всем разобраться, — негромко, но твердым тоном сказал Дмитрий Иванович, — и тогда спокойно уедете домой. Неужели вам безразлично, кто обездолил вашу родственницу?
— Абсолютно! — возмущенно вскрикнула девушка. — У тебя, возможно, есть время интересоваться этим, — сердито повернулась она к матери. — А у меня нет! Меня зовет Генри, и я должна ехать. — Она сунула матери письмо. — Читай! Да и мистер Гемп не простит мне долгого отсутствия.
— Ну, мистер Гемп может и подождать. Там ведь тебя заменяют.
— Он привык диктовать только мне.
Подчиняясь вежливому жесту Коваля, девушка опустилась в кресло.
— Мы немного побеседуем, — сказал он, — и все выясним. — Дмитрий Иванович снова сел за журнальный столик, спросив, не желает ли мисс Томсон пригласить переводчика. Нет, переводчик не требуется — мать научила ее языку своего детства.
— Но что я, по-вашему, преступница?! — Джейн чуть ли не вскакивала из кресла.
— Нет, вы не преступница. Я побеседую с вами, как с человеком, который находился в обществе погибшего перед его смертью, то есть свидетелем.
Миссис Томсон, собиравшаяся было уйти в спальню, осталась в гостиной. Она только попросила Джейн дать ей воды и выпила лекарство. В комнате резко запахло валерьянкой.
Записав анкетные данные Джейн Томсон, Коваль спросил:
— Когда вы второго августа уехали от Залищуков? В котором часу?
— Какого августа? — лицо девушки все еще сохраняло раздраженное выражение.
— Второго.
— Разве я помню?
— В тот вечер, когда умер Борис Сергеевич Залищук.
— Я не знаю, когда он умер: я там не присутствовала.
— Разве от вас это скрыли? — Коваль с легкой иронией посмотрел на девушку.
— Я на часы не смотрела. Какое это имеет значение?!
— А что вы делали до этого? — невозмутимо продолжал Коваль, будто и не замечая раздраженности Джейн.
— До чего «до этого»?
— До того, как возвратились в город.
— Купалась. Потом ловила рыбу! Пошла с Таисией Григорьевной, когда мама поехала в гостиницу. Сколько еще будете меня допрашивать?! — глаза у Джейн зло засверкали, и вся она стала похожа на разъяренную кошку.
— Отвечай, Джейн, — снова попросила миссис Томсон, — тебе нечего бояться. Так нужно. — Она понимала, что не следует противиться закону, и не хотела усложнять отношения с настойчивым инспектором милиции. — Я прошу тебя… — повторила миссис Томсон, касаясь плеча дочери. — Тебе следует ответить на все вопросы подполковника… Она у нас такая нервная и впечатлительная, — обратилась миссис Томсон к Ковалю. — Дитя войны, а тут еще Генри зовет, любовь… — Она уже успела пробежать глазами письмо. — Молодежь пошла такая нетерпеливая, чуть что — уже мировая катастрофа.
Дмитрий Иванович приметил первые следы будущих «гусиных лапок» вокруг глаз девушки. Хорошенькая, грациозная, на вид младше своих тридцати лет, она уже страдала от затянувшегося девичества, и помолвка с Генри казалась ей сейчас спасением. Подарком судьбы. И всякому, осмелившемуся ей помешать, готова была перегрызть горло.
