— Да. О язве желудка эксперт ничего не говорит.
— Чертова загадка!.. В начале расследования все окутано тайной, все загадочно: и каждый подозреваемый человек, и каждая вещь, и все события, которые хотя бы чуточку связаны с преступлением. Какой-то философ сказал, что движущей силой прогресса является любопытство. Но любознательность имеет очень широкий диапазон: от научных открытий до подглядывания в замочную скважину. Любознательность оперативника и следователя особенная: она обостренна и выборочна, эти люди умеют всматриваться в то, что является существенным, и отбрасывать лишнее. По обе стороны ее всегда две сестры: с одной — наука и опыт, с другой — интуиция…
Лейтенант Струць смотрел на Коваля снизу вверх. Почему этот седоватый человек ломится в открытые двери и задает ему вопросы, на которые уже искали ответы на оперативном совещании у начальника райотдела?
Вдруг заметил, что подполковник словно бы изучает его.
Родинка над верхнею губою лейтенанта чуть вздрогнула. Ох уж эта родинка! И чего только подполковник уставился на нее своим острым пронзительным взглядом!..
Инспектор Струць иногда старался напустить на себя строгость. Прятал таким образом неловкость, когда чувствовал, что внимание собеседника привлекла родинка. Он ненавидел этот кругленький коричневый пупырышек, который столь мило примостился над его верхней губой. Товарищи по службе дразнили лейтенанта за это «девицей-красавицей», и если бы не предупреждение врачей, что трогать родинку опасно, давно бы сорвал или срезал ее.
Казалось, что и подполковник, присматриваясь сейчас к своему помощнику, любуется этой родинкой. На самом деле Дмитрий Иванович думал вовсе не о ней. Прикидывал, окажется ли Струць творческим человеком. Коваль не любил офицеров, ограничивающихся лишь исполнением конкретного задания, хотя это могли быть и старательные, исполнительные работники. Ему нужны были такие помощники, с которыми он мог бы поделиться и своим сомнениями, люди, которые имеют свое собственное мнение, а не ограничиваются выводами «старшего товарища».
Их ждала общая работа, и он должен был знать лейтенанта не хуже, чем проходящих по делу людей, которых требовалось досконально изучить.
— Сейчас поедем осмотрим место происшествия, — распорядился Коваль.
* * *
— Вот тут его нашла жена, Таисия, — показал лейтенант на заросшую бурьяном полоску земли под длинным, почерневшим от дождей деревянным заборчиком.
Коваль отметил про себя, что пожелтевшие стебельки были здесь примяты и сломаны.
Утреннее солнце уже палило, сжигая прохладу и свежесть. Подполковник представил, как повалился ночью, подминая траву, пожилой человек, как он корчился от боли, не в силах ни подняться, ни позвать на помощь, как холодно смотрели на его муки далекие звезды, как налетел дождь и хлестал, как нашла его тут, уже неживого, жена, — и глубоко вздохнул. Сколько прожил на свете, чего только не перевидел, каких трагедий, какой крови, а к внезапной преждевременной смерти никак не мог привыкнуть. Все в нем поднималось и протестовало против такого конца человека.
Коваль наклонился, рассматривая смятую траву и свежую ямочку.
— Здесь брали землю на экспертизу, — объяснил Струць. — Залищук лежал головой на запад, вот так… — Он показал, хотя Коваль уже видел фото, которое зафиксировало положение трупа. — Была агония, человека вырвало, — говорил дальше молодой оперативник… — Степан Андреевич распорядился…
При этих словах подполковник хмыкнул и невольно поморщился. Степан Андреевич — следователь прокуратуры Тищенко, с которым Ковалю уже приходилось сталкиваться, и новая встреча с этим юристом была не самым лучшим подарком для него. «Дети не выбирают себе родителей, а оперативные работники — следователей, — с горькой усмешкой подумал Дмитрий Иванович. — Ничего, стерпим».
Не поняв гримасы Коваля, лейтенант несколько смутился, но не подал виду.
— Потоптались тут крепенько, — пробурчал подполковник.
— Мы не охраняли это место, так как не думали о преступлении. Просто умер человек — и все… В ту ночь еще и дождь шел… Нелегко пришлось, когда потом взялись за экспертизу…
