И тут же отбросил возникшее подозрение. Нести с собой отраву для отца? Нет, так Олесь не поступил бы… И тем более не пришел бы через несколько дней после похорон заявлять свои права на дачу.
Гм… Но ведь именно ему и только ему принадлежала она по праву наследства. Вот вам и куи продест![7]
Впрочем, выгода может выступать не только в виде денег, имущества. Да и сколько этого имущества было у старого Залищука, если не считать дачи… Ровным счетом ничего.
Предположить, что кому-то нужно было избавиться от Бориса Сергеевича как от свидетеля… Или месть?..
А отрава, обнаруженная на даче Крапивцева?..
Но в настойке Крапивцева не оказалось сердечных лекарств наперстянки и валерьянки. Допустить, что он влил еще и валерьянку в стакан, из которого угощал Бориса Сергеевича? Чепуха!
В тот же вечер сдох и кот Таисии Григорьевны. Экспертиза установила, что в его организме произошли такие же изменения, как и в организме Залищука, что свидетельствует об идентичности отравления.
Но кому нужно было отравлять кота? Какая уж тут куи продест!
Не исключено, что кот, почувствовав валерьянку в стакане с отравой, тоже лизнул ее…
Коваль знал: пока не обнаружен убийца, нельзя быть уверенным, что трагедия не повторится и не появится новая жертва в этой семье. Коль нет мотивов для преступления, убийцей может быть только маньяк, человек психически ненормальный. Кто же из них, членов семьи или их близких, этот маньяк?
Так и не найдя ответа на свои вопросы, подполковник поднялся и, тяжело ступая, направился к двери. В высоком доме уже не пели. Гравий громко хрустел под ногами, но это теперь не имело значения.
Дмитрий Иванович открыл дверь своим ключом. Ружена услышала шорох в коридоре, вышла и включила свет, чтобы ему было видно.
Коваль обнял жену, с наслаждением вдыхая запах ее волос, который по какой-то ассоциации навеял ему невыразительные, расплывчатые, словно размазанные в вечерних сумерках легкие тучки, воспоминания из далекого детства. Может, так пахли волосы матери, а возможно, Зины? Тень первой жены до сих пор сопровождала в доме не только его, но и Ружену. Тень была слабая. Ружена закрывала, поглощала ее собой. Прошлое, считал Дмитрий Иванович, не должно довлеть над человеком.
Возможно, и Ружена предчувствовала, что в доме мужа ее долго будет преследовать тень его бывшей жены. Поэтому так колебалась, пока согласилась переехать. Да и то в первое время взяла с собой только крайне необходимое — платье и разные мелочи, словно ехала на месяц в дом отдыха.
Коваль выпустил жену из объятий, прошел в гостиную. Встретив его вопросительный взгляд, Ружена кивнула в сторону кабинета:
— Что-то читает…
У Дмитрия Ивановича была большая библиотека. Он собирал ее не систематически — время от времени покупал книги, которые его интересовали. Книги стояли на полках и в шкафах тоже без всякой системы. Вперед протискивались еще не прочитанные по истории, мемуарная литература, которой Коваль увлекался больше всего.
Он вошел в кабинет. Ружена осталась в гостиной.
Наталка читала его любимого Геродота, раскрытый том большого формата лежал перед ней будто каменная плита.
У Коваля появилась неожиданная мысль: «А вот Джейн осталась без отца», — и сам не заметил, как с уст сорвалось:
— Геродотом увлеклась, Джейн?
Наталка удивленно взглянула на него:
— С кем ты говоришь?
Дмитрий Иванович спохватился, улыбнулся.
— Это имя одной англичанки, которая приехала сюда с матерью. Проходит по делу.
— А, — понимающе кивнула Наталка. — Ты все время о ней думаешь… А я действительно увлеклась историей. Очевидно, у меня хорошая наследственность, — она засмеялась и, поднявшись, вышла из кабинета с томом Геродота.
Дмитрий Иванович опустился в кресло, еще сохранявшее тепло дочери. Мозг его напряженно работал.
Борис Сергеевич, кот пострадали от отравы. Крапивцев здесь ни при чем. Потому что в его настойке нет сердечных лекарств. Тем более что с Джейн, которая также пострадала, он не встречался.
Значит, отрава с наперстянкой не выходила из круга: дача Залищуков — гостиница. Ведь Джейн, кроме ресторана, в тот день нигде ничего не пила и не ела.
