— Что же ты с ним сделал?
— Зарезал, собаку!
Раздался топот бегущих ног, и в слободу ворвался взвод солдат во главе с майором Булдаковым.
— Сами справились? — огорченно спросил Олег Палыч. Мурашевич кивнул.
— Все целы?
— Почти. Волков попал под топор. Правую руку чуть не отрубили.
— Где он?
— Прилетал Львов, забрал. С ними улетел Горомыко — Андрею необходимо переливание крови. Откуда они взялись, товарищ майор? Ведь говорили, что они в шестидесяти километрах отсюда!
— Это другие. Эти спустились на коге по реке. Они, наверное, разделились на два отряда. Один, малочисленный, должен был напасть с тыла. Но, пронюхав, что в деревне почти не осталось мужчин, решили сами захватить добычу.
Мурашевич сплюнул.
— А я еще хотел их предупредить! Твари!
— Я им сейчас покажу кузькину мать! — майор связался с оперативным дежурным.
— Игорь, «Акула» в воздухе?
— «Акула» на месте, Палыч, — отозвался Серегин, — ведет наблюдение за противником.
— Где противник?
— Примерно, километрах в сорока к северу.
— Передай ей мою команду — зачистка по полной программе. Хватит с нас честных сражений!
— Палыч, а ты уверен, что командир одобрит?
— Игорь, перед командиром отчитываться мне! Он уже знает, что его сына ранили?
— Я еще не докладывал… Разве что Львов… нет, наверное, он еще не в курсе.
— Так доложи ему сначала об этом, а затем о моем распоряжении. Я уверен на сто процентов, что он его одобрит. У меня всего полторы сотни парней на целый мир. Имел я во все великия и малыя такой гуманизм!
— Ладно, — примирительно сказал Серегин, — высылаю вертолеты.
— Так бы сначала! — буркнул Олег Палыч, отключаясь.
Запищал транк Мурашевича. Володя выслушал сообщение и выматерился.
— Что еще? — насторожился майор.
— Это Львов. У Андрея помимо раны плеча сломано три ребра. Этот чертов бронежилет прогнулся под ударом топора. Чуть сняли. Хотя, честно говоря, машутся они крепко… Не зря их боятся все: от Парижа до Рима и Александрии. Только бы Волку руку спасли, а, товарищ майор! — Мурашевич с надеждой взглянул на Олега Палыча.
— Поправиться! — уверенно сказал Булдаков, — а ты бы, сержант, сходил от кровищи бы отмылся! Мясник, да и только!
Подошел с виноватым видом Казимир. Видно было по всему, что голова у него крепко трещит. Следом плелся Ратибор с видом побитой собаки, причем побитой за дело.
— Ба! Здорово союзничек! — поприветствовал великолитовца Олег Палыч, — что же вы спите на самом интересном месте?
— Не серчай на них, Олег, — вступился за родственника подошедший Ратибор, — перебрали мы вчера, да и устали они как собаки за день.
— Ладушки! — ухмыльнулся майор, — мы сами справились.
— Мой бог! — Казимир внимательно рассмотрел трупы, — да ведь мы не с ними вчера бились!
— Насчет тех, с кем вы вчера бились, — с загадочным видом начал Булдаков, — само небо восстало против них. Это ведь для них Иван Богослов писал свой «Апокалипсис». Последний архангел уж протрубил…
— Что он говорит? — недоумевающе посмотрел на Ратибора зять.
Ратибор пожал плечами и пригладил волосы на больной голове.
— Когда много хорошо вчера, то сильно плохо сегодня! — открыл он самостоятельно первый закон диалектики, — а как эти попали сюда, Олег?
Булдаков встрепенулся.
— Погодите! Там, на коге осталась охрана. Надо бы их захватить! Давай-ка, Володя, возьми человека четыре, и дуй зарабатывать первую звездочку.
— Если бы не Андрей, товарищ майор, мне сейчас нужен бы был крестик.
— За Андрея не беспокойся. Львов уже шаманит.
— Пущай шаманит! — беззлобно сказал Володя, — главное, чтоб выздоровел. Пятнавый, Сметанин и Водопьянов! За мной!
— Можно нам с вами? — спросил Казимир. Мурашевич вопросительно посмотрел на майора.
— Человека три, не больше, — разрешил тот. Казимир быстро отобрал еще двоих, и все семеро побежали к БТРу, стоящему у ворот. Остальные великолитовцы недоуменно смотрели на Булдакова.
— Скажи им, чтоб не волновались, — попросил он Ратибора, — раздолбают этот карбас и вернутся.
Ратибор подошел к кучке воинов и что-то затараторил, размахивая руками. К нему подошли дочери. Дуня спросила у отца, где Володя. Тот указал в сторону реки. Настя не спросила ничего, но темные круги под глазами и надутые губы давали представление о ее состоянии. Ратибор нахмурился. Он понял, что что-то произошло. Отозвав Булдакова в сторонку, старейшина поинтересовался:
