Мы, все четверо, собрались вместе.
– Ну, что, к морю? – Валентина всё ещё пыталась сгладить ситуацию.
– А как же это? – Роза указала на кучу мусора.
– Потом сожжём… пусть тут посидит среди себе подобных, – Виктор сказал это, усмехнувшись, и смех вдруг вырвался у всех сразу…
Виктор, подогреваемый общим настроем, уже не мог сдержать смех. Он поддел на палку старую, жёлтую, совдепическую газету «Правда» и воткнул её в землю, рядом с Мишкой.
Более не задерживаясь, мы пошли к морю. На свороте тропы, все, как то разом, оглянулись.: Мишка сидел, всё так же. А жёлтая, совдепическая газета, с надписью «Перестроились? Что дальше…» трепыхалась на ветру, на фоне перекошенной Мишкиной гримасы.
– А кто, вообще, он такой? – Виктор обратился к Розе.
– Да, муженёк, мой, бывший. – Ответила Роза.
– Да, повезло тебе. И зачем ему всё это надо? – Виктор всё пытался понять этот феномен.
– А ты не понял?
– Нет.
– Он считает, чем хуже, тем лучше, тем скорее рухнет Союз.
– Из – за бумажек? – засмеялась Валентина – И из за бумажек, тоже… не в последнюю очередь… – Очень серьёзно сказала Роза.
– Зачем же ты этого… Взяла на пикник? – искренне возмутился Виктор.
– Дура, вот и взяла. – Тихо ответила Роза.
…Когда мы вернулись с моря, сытые и посвежевшие, Мишки уже не было. Куча мусора, была вся разбросана, и нам не малых трудов стоило собрать всё, как было.
Мы сидели, с наветренной стороны, и смотрели, как сгорал мусор. Отойти было нельзя – дул ветер.
– Отдохнули, – Сказал, наконец, Виктор со вздохом.
– Да, уж, – ответила за всех Роза.
Шло лето девяностого года. Союз ещё не помышлял о крушении.
И за один рубль, можно было купить литр молока, буханку хлеба и пачку сигарет…
* * *
…Тихо вокруг. Глубокая, тёмная, октябрьская ночь воцарилась над Балаклавой. Изредка проплывёт рыбацкая лодка. Разноцветные огоньки отражаются в бухте… Темно, прохладно, тихо. От моря веет теплом: вода ещё не остыла. А с Севера, нет – нет, да дохнёт холодом. И тогда длинные, низкие языки тумана, над самой водой потянутся белыми, волнистыми рукавами. Словно сама Снежная Королева протягивает свои руки, словно щупает: не пора ли навести порядок в этом царстве тепла, неги, и безобразного благодушия?
Но и Африк, да и Левант, не дремлют: ближе к утру дунут тёплым дыханием своим – и нет уже тумана.
Я заснул уже на утре. Цепко держал меня Куприн в своих мудрых руках. Но морской воздух – лучшее снотворное. А поутру – вновь проза. Ах! Как не хочется возиться по шею в копоти и машинном масле. А надо.
В тот день было пасмурно. До полудня я провозился с дизельком – и понял: быстро тут не исправить. Пришлось снимать не только головку, но и сам блок цилиндров. Так что весь салон у меня, и моторный отсек, был в железных «ляльках».
Ясно было и другое: надо ехать в Севастополь. По пути – а ехал я на топике – заглянул в «Листригонов».
«…Атаман рыбачьего баркаса Коля Констанди, настоящий солёный грек, отличный моряк, и большой пьяница… терпеливо объяснял мне разницу между направлением и свойствами ветров: «леванти», «греба – леванти», «широко», «тремонтана», страшного «бора», благоприятного «морского» и капризного «берегового».
В эти дни, старые, хитрые, балаклавские листригоны, сидели по кофейням, курили самодельные папиросы, пили крепкий бобковый кофе с гущей, играли в домино, жаловались на то, что погода не пускает, и в уютном тепле, при свете висячих ламп, вспоминали древние, легендарные случаи, наследие отцов и дедов. О том, как в таком то и таком то году, морской прибой достигал сотней сажен вверх, и брызги от него достигали до самого подножия полуразрушенной Генуэзской крепости».
…Топик влетел в Севастополь, но мог ли я себе представить, что завтра, девятого октября 2003 года, мне предстоит точно такой, же шторм. И это притом, что двигатель у меня весь разобран, и судно моё, было абсолютно беззащитно против гнева Посейдона.
Итак, любезный мой читатель, я поведаю вам сию историю. И, надеюсь, меня простят строгие критики, если события этой истории будут столь же непоследовательны и сумбурны, как и волны, что обрушились на Балаклаву осенью 2003 года.
