Эти выступления пришлись, конечно, не по вкусу новым городским властям, и митинг они поспешили свернуть. В старинном Дмитровском соборе начинался благодарственный молебен: владимирское духовенство провозгласило многие лета Временному буржуазно-демократическому правительству.
* * *
Самые первые - бурные - дни Февральской революции остались позади. Однако выведенная из равновесия жизнь в тихом уездном городке не вошла в свое привычное русло, как того хотели теперешние правители Владимира. И обусловливалось это прежде всего тем, что в нерабочем, по сути, городе оказалась довольно сильная большевистская организация, под влиянием которой находилась внушительная солдатская масса всего Владимирского гарнизона. Некогда спокойные и тихие улицы даже в дневные часы стали шумными и людными. Создавалось впечатление, что жители вдруг перестали работать, учащиеся - учиться. Кстати, в нашем училище так и произошло: более недели у нас не было занятий, так как для этого не собиралось необходимого количества учеников. Когда же занятия возобновились, то это было, скорее, просто отсиживание уроков в мечтах об окончании учебного года. Какая уж там учеба, когда у каждого голова до отказа была забита мыслями о революции и происходящих в жизни переменах!
А перемены эти были действительно захватывающими и впечатляющими! И сейчас остается только пожалеть, что они все-таки недостаточно освещены и проанализированы в нашей художественной и исторической литературе. Подумать только, в России было покончено с реакционнейшим монархическим строем! Свершилась буржуазно-демократическая революция, и массы трудового народа были приведены в невиданное движение, которому через каких-нибудь восемь месяцев суждено было стать открытием новой эры в истории человечества.
VI съезд нашей партии, состоявшийся в конце июля - начале августа семнадцатого года, окончательно взял курс на вооруженное восстание. Как и по всей стране, во Владимире и губернии приступили к срочному формированию отрядов Красной гвардии. В связи [19] с этим остро встал вопрос об оружии и боеприпасах. По призыву партии мне, как и другим моим товарищам по февральским событиям, пришлось вытащить из своего тайника трехлинеечку и добровольно сдать ее в отличном боевом состоянии вместе с двумя обоймами патронов в губком партии.
До слез жаль было расставаться с винтовкой, которую вручил мне в первые же часы Февральской революции во Владимире солдат 82-го запасного полка. На всю жизнь запомнились его слова: «На, парень, возьми и береги. Пригодится…» Однако что поделаешь. Большевикам, успевшим стать для меня самыми авторитетными на свете людьми, она была тогда нужнее.
В губкоме не без удивления принял от меня винтовку молодой солдат:
- Это чья же такая?
- Моя, - отвечаю.
- Откуда взял-то?
Я коротко рассказал ее историю.
- Значит, наша. Вот это здорово!
От своих уходить не хотелось. Я понял, что солдат, работавший в губкоме, имел прямое отношение к тому же, что и моя винтовка - 82-му запасному полку.
Но вот служивый придирчиво осмотрел винтовку, проверил работу всех ее частей, спустил курок и, не глядя на меня, тихо проговорил:
- Молодец. Все в порядке. Бывает же так!
Потом, поставив винтовку в угол комнаты, он взял две мои обоймы и начал пересчитывать патроны. Их оказалось девять.
- А где же десятый? Пальнул в кого-нибудь или по галкам пустил?
Я виновато ответил, что один оставил себе - на память, патрон был у меня в кармане.
- Ну один-то можно и оставить, - улыбаясь проговорил солдат. - Правда, сейчас каждый на счету. - Потом он подошел ко мне и обнял за плечи: - Спасибо, парнишка. Если есть еще у кого - пусть обязательно сдадут. Да поскорее. Они нам сейчас до зарезу нужны…
Никаких расписок за оружие тогда не давали, накладных не выписывали. Вошел я в губком почти что со слезой, а вышел оттуда радостным и окрыленным: ведь теперь мое боевое оружие принадлежало партии большевиков! [20]
В день, когда во Владимир пришла Советская власть, к нам домой, на Пятницкую, забежал приехавший из Москвы старинный приятель отца, знакомый еще по совместной службе в 10-м гренадерском Малороссийском полку, и занес от него долгожданное письмо. Матери и меня дома не было. Передав письмо старшей сестренке, он пообещал зайти к нам еще разок, чтобы рассказать об отце и всех московских делах поподробнее. Однако мы его так и не дождались - очевидно, уехал.
