Когда я вернулся на кухню, Ксения разбирала чемодан. На столе лежали черствые пряники в бумажном кульке, затертый кусок сала и огрызок вялого парникового огурца. На ногах у Ксении уже красовались розовые тапочки с пушистыми помпонами на носах.
«А ведь, пожалуй, придется выселять ее с милицией», — подумал я с тревогой и приступил к серьезному допросу.
— Итак, что мы имеем на сегодняшний день, дорогая Ксения? Вопрос первый. Какого черта тебе понадобилось в Москве?
— А что — только вам можно? А если я тоже хочу?
— Хочу — это дурацкий разговор. Я в Москве дома, а ты у меня в гостях, хотя место тебе на вокзале.
— У меня везде место на вокзале, я детдомовская!
— А родители? Что, их совсем нет?
— Нет, сиротка я!
— Ну хорошо, сиротка. Бывает, еще не такое бывает… — Я растерялся, все-таки я представлял себе все как-то иначе. Одинокая, агрессивная, заброшенная девчонка. Мне было жаль ее, но в то же время мещанские страхи хлынули на меня лавиной. А что, если завтра она заявит, будто я затащил ее сюда силком и вообще являюсь отцом ее внебрачного ребенка? Тут уж и милиция не поможет. Что тогда — прощай, моя молодая свободная жизнь? Зачем я пустил ее? Я старался взять себя в руки и говорить рассудительно:
— Тем более, Ксения, тем более… Зачем же было уезжать вот так, с бухты-барахты? Все-таки там работа, общежитие. Зачем ты приехала-то? Где ты собираешься жить, пока найдешь работу? И вообще, зачем тебе все это нужно?
— Значит, нужно. Было одно дело у меня, да не выгорело. Я ведь здесь давно уже околачиваюсь, комнату снимала за городом, пока деньги не кончились. И она меня выгнала, бабка-то та. Вот я и сидела на перроне, ждала у моря погоды, пока вы не подвернулись… — она хихикнула.
— Так, значит, насчет гостиниц ты приврала?..
— Ага, приврала. Какие же гостиницы, если денег осталось три с полтиной. В переносном смысле, конечно. Мне надо деньги доставать, как хочешь.
— Ну хорошо, Ксения, хорошо. Давай я тебя ссужу на первый случай, может быть, все проблемы и решатся? Ну не сможешь отдать, дело ясное, ну потеряю я свою десятку или четвертной. Сколько тебе надо-то? Переживу. Честное слово, пустяки, я тоже человек…
Ксения смотрела на меня во все глаза.
— Десятку? — спросила она изумленно. — Десятку? — и захохотала. — Да что это вы вообразили себе? Что вы вообще понимаете, чтобы советы мне давать? Хотите быть благородным по дешевке? Тоже мне благодетель! Десятку от своих щедрот! А что мне с ней делать? И взамен что? Может, с вами в постель лечь? Так это теперь стоит дороже! Ха-ха-ха!
Я сидел, как будто меня оглоушили. Неужели я сморозил такую уж глупость? На мой счет, десятка вполне приличная купюра. Лично я за нее работаю полный день, ненормированный день. Но… кто их знает, этих женщин, какие у них там запросы. Я во всем этом, конечно, полный профан. Но и она хороша. С чего это она решила, что на меня можно орать?
— Честно говоря, я не понял, какие у тебя ко мне претензии. Не хочешь, и не надо. Выметешься завтра отсюда без всяких денег — и дело с концом, и больше ко мне не приходи.
Ксения вскочила и рванулась ко мне. Я даже вздрогнул от страха. Вернее, не от страха, а от чего-то другого, совершенно мне ясного по ощущению, но название для этого ощущения нашлось не сразу. Мне неприятно было ее приближение. Несовместимость — вот что такое это было, я ею брезговал.
— Ну что ты, что ты… — сказал я нервно, а она даже руки заломила от необыкновенной искренности и сердечности:
— Ой, Георгий Васильевич! Вы обиделись, да? Вы не обижайтесь. Ой, я такая дура, всегда ляпну что не надо, из-за этого у меня вечно неприятности и на работе, и вообще. Ну куда же мне теперь деваться, у меня, кроме вас, здесь вообще никого нет…
— Меня у тебя тоже нет. А друг детства Васильев?
— Я наврала.
— Зачем?
— Не знаю. Просто так. Для солидности. Я вообще часто вру, сама не знаю зачем. Но я не буду, не буду, вы меня только не прогоняйте. Мне надо денег собрать, и я сама уеду.
— Куда же это, интересно?
— К отцу в Красноярск.
— Так ты же сиротка!
— Нет, отец у меня есть, только неродной. То есть родной, но не мой, они вместе с мамой не жили, я его и не помню почти. У него, конечно, семья, но все-таки отец…
