— Ты заинтересовал нас, но этого всё ещё недостаточно, — сказал он.
Я пожал плечами и стал распаковывать зеркало, из второй шкатулки, стараясь не поцарапать его и не задевать руками. Когда полностью освободил его и поставил на подставку из золота, многие из окружающих сделали пару шагов вперёд, чтобы лучше рассмотреть предмет, отразивший в себе часть зала.
Заморин, первый увидев отражение, пощёлкал пальцами и два слуги бросились к зеркалу, подняв и удерживая его с обоих сторон, неся к правителю так осторожно, как только могли, остановившись прямо перед ним. Заморин даже встал с трона, чтобы увидеть себя в чётком и чистом отражении. Вот тут его проняло. Он оглядывал себя, трогал выбеленную бороду, нос, видимо и правда впервые видя так чётко собственное лицо.
— Признаю венецианец, — он повернулся ко мне и заговорил уже другими словами, — ты можешь говорить о своём товаре в подобном тоне. Сколько оно стоит? Я бы хотел приобрести себе несколько таких.
— Этот товар не продаётся Заморин, — ответил я, вызвав взрыв возгласов среди купцов и местной знати, — он предназначен только в дар достойным и великим правителям. Его стоимость неимоверна большая, чтобы его мог позволить кто-то ещё, кроме них.
— Да? — искренне удивился он, — а если бы ты его всё же продавал, сколько бы за него попросил?
Я задумался, крайне не хотелось отдавать оставшиеся подарки для правителей, лишь в одни руки. Поэтому я ответил цифрой наобум, чтобы от меня отстали.
— Десять тонн золота, Заморин.
Едва я произнёс сумму, один из слуг, державших зеркало перед правителем, услышав её, вздрогнул, побелел и без чувств упал на пол. Второй, понятное дело не смог удержать предмет лишь за один край и зеркало, отразив напоследок свет сотен масляных ламп, со всего маху упало на мраморные плиты дворца, разлетевшись на тысячи мельчайших осколков.
В зале мгновенно повисла мёртвая тишина. Осознание суммы подарка, который на глазах у всех разбился, да ещё и по вине слуг самого правителя, шокировало многих. Особенно самого Заморина. Он не веря своим глазам, переводил взгляд то на обоих слуг, то на осколки у своих ног.
— Сварить в масле всех людей из их родов, — тихо сказал он, — до последнего.
Заверещавшего слугу, который ещё оставался в сознании, моментально схватила стража, второго просто потащили за ногу. Это было не моё дело, ну вообще не моё, но тут до моей руки дотронулась холодная девичья рука, а когда я удивлённо опустил взгляд, то на меня умоляюще посмотрели два бездонных колодца, наливающиеся слезами.
Я выругался на самой грязной вульгарной латыни, которую только знал. Мама наверняка бы возмутилась, а отец на ругал бы меня, но тут эти обороты оценить было некому.
— Великий Заморин, — обратился я к нему, костеря себя последними словами за малодушие, — я знаю, что слово правителя нерушимо, поэтому позволь мне выкупить жизни всех этих людей. Они не знали, какой цены подарок и сумма, конечно могла потрясти любого неподготовленного человека.
Тишина в зале повисла повторно. Заморин удивился больше всех, так, что даже подошёл ближе ко мне и нас тут же окружила его гвардия.
— Кто они тебе? Почему ты за них просишь? — он поражённо вопрошал меня, — что может окупить тот вред, который они только что нанесли государству?
— Не знаю никого из них, но моя вера и Бог, говорят, что никакое золото не стоит человеческой жизни, — я спихнул всё на религию, не говорить же ему, что просто повёлся на женские слёзы. Это было бы не так возвышенно и красиво, как сейчас прозвучало про Бога.
Зал ахнул, разговоры усилились и только его поднятая рука, снова погрузила его в тишину.
— Чем же ты хочешь купить их жизни? — поинтересовался он.
— Последними двумя зеркалами, такого же размера, которые я готовил для других правителей, — тяжело вздохнув, признался я.
— Два таких же? — похоже я решил его сегодня добить, поскольку от этой новости, он покачнулся, схватившись за грудь, и ему на помощь бросились все, от гвардейцев, до советников.
— Да великий Заморин, вырываю их из своей груди вместе с сердцем, — честно признался я, поскольку такие траты не были предусмотрены в моём бюджете, — но вера подсказывает мне, что я делаю христианское деяние.
