— Ты че орешь, капитан? — очень тихо спросил Куценко.
И я понял, что действительно кричу так, что дребезжит пробка стеклянного графина.
И замолчал. Не хватало еще из-за этого штабного придурка лишние приключения на задницу схлопотать. Куценко, нехорошо усмехаясь, будто прочитав мои мысли, проговорил:
— Ты не ори на старшего по званию, а то ведь неприятностей не оберешься. Это я с виду такой простой, незатейливый. Ты вот что. Если так уверен в своем боевом товарище, сядь и напиши: «Я, Хижняк Егор Петрович, ручаюсь.» — Чем ты там за него ручаешься? Головой? Карьерой? Жизнью?
— И напишу, — процедил я. — Только в кабинете полковника Игнатьева.
— А он в курсе. Я с тобой по его поручению и беседую, понял?
Врал что ли толстобрюхий? Почему же полковник сам со мной о Чиже не заговорил? Не барское дело? Или аукается отказ от его заманчивого предложения? Он на меня ставку сделал, а я его, понимаешь, подвел. Вряд ли. Полковник нормальный мужик. Не обидчивый и, тем более, не мстительный. Таким, по крайней мере, казался все годы, что мы знакомы.
Обдумывая ситуацию, я писал «расписку», что ли? И не знаешь, как эту хрень назвать. Вроде как поручительство за боевого товарища, лейтенанта Орлова. И все не мог понять, откуда эта бредятина взялась: Чиж в Берлине?!
Закончив, сунул листок майору. Тот прочел, сложил и убрал в ящик стола.
— Вопросы есть? — сухо спросил он.
— Нет.
— Возьмите материалы задания, ознакомьтесь, и вы свободны.
— Слушаюсь, товарищ майор! — рявкнул я, развернулся на каблуках, вышел, чеканя шаг, хлопнув напоследок дверью. От души, надо сказать, хлопнул. После чего пошел в соседний кабинет, где мне под расписку выдали папку под грифом «секретно» с внушительным названием «контрразведывательное задание».
Через час я вышел на площадь, закурил. Настроение было поганым. Куда теперь?
Как куда? К Чижу, разумеется! На Пречистенку. И я рванул к лейтенанту Орлову.
Дверь коммуналки открыла армянка Дариджан. Лет пятидесяти, но еще очень аппетитная дама.
— О, капитан! Как давно я вас не видела, — пропела она низким прокуренным голосом. — Что так редко бываете? Что так нас не любите? Где с Максимом пропадаете?
— Здрасьте! Максим дома? — мне было не до любезностей.
— Не знаю, я только что с рынка. Входите, капитан.
Я рванул по длинному коридору, ткнулся в крайнюю справа дверь. Она распахнулась. За круглым столом сидел Чиж. Он был по-домашнему в майке и тренировочных штанах. Перед ним стояла здоровенная сковорода жареной с луком картошки, которую он уплетал за обе щеки.
— Егор Петрович! — обрадовался Чиж и расплылся в широкой улыбке. — Вот хорошо, что зашли! Как раз к ужину! Садитесь! Сейчас я вилку достану.
Он вскочил, засуетился. У меня от сердца отлегло. Вот он, лейтенант Орлов! Какой, на хрен, Берлин? Совсем ошизели, крысы штабные.
— По стопке выпьем? — Чиж вытащил из буфета початую поллитровку.
— Ну, раз достал, давай.
Я подсел к столу, мы чокнулись, хлопнули по стопке и принялись за картошку. И так мне радостно было на сердце, просто петь хотелось.
— Вы откуда? — промычал Чиж с набитым ртом.
— От Игнатьева.
Я рассказал, куда нас направляет начальство.
— Завтра в тринадцать тридцать выдвигаемся. Едем по одиночке. Друг друга не знаем.
— Ясный корень, — кивнул Орлов.
— С «заданием» я ознакомился, сейчас расскажу. Ну а ты как отдохнул? — спросил я и на всякий случай и добавил: — Говорят, в Берлине был?
И по тому, как вытянулось его веснушчатое лицо, как осторожно положил он вилку на край сковородки, я понял, что обрадовался рано.
— Я. Это.
— Ну, не томи, рассказывай.
— Понимаете, я друга встретил, одноклассника, Пашку. Мы вместе в интернате учились. Ну, точнее, его Пабло зовут, — он испанец, но мы его Пашкой звали.
— Короче, — оборвал я детский лепет боевого, едрень корень, товарища.
— А он летчик, ас! Ну и оказалось, что он летит в Берлин. Туда и обратно.
— Это когда же?
— Вчера это было. Утром — в Берлин, там четыре часа — и обратно. Генерала одного на совещание возил. А я в Берлине родился, рос, Егор Петрович! И не был там восемь лет!
— Побывал? — риторически спросил я.
— Он сам предложил!
