Сесили откинулась в кресле.
– Ну, пересели кого-нибудь.
Билл открыл журнал регистрации. Весь месяц был выделен ярко-зеленым маркером.
– Свободных мест нет.
Вот так миссис Хесситер и занесло в хозяйский особняк в самый разгар жары. Конечно, сначала Сесили с отцом попытались что-то предпринять. Обзванивали гостиницы и хостелы – безрезультатно. На целом острове не нашлось ни одной комнаты для одинокой вдовы. Отец молился, чтобы ну хоть кто-нибудь позвонил и отменил бронь, но телефон молчал. Тереза утешала его как могла.
– Можно поселить эту даму у нас, – вдруг сказала Сесили. – Здесь же есть лишняя комната. Вы что, забыли?
«Лишняя комната» располагалась на первом этаже со стороны фасада. Оттуда открывался вид на парковку перед отелем и пляж. Там была даже своя ванная. Правда, за все восемнадцать лет, что Сесили прожила на свете, ни одна живая душа долго в той комнате не находилась. Это место ждало братишку Сесили, В. Т., которому не довелось выйти за порог больницы. Ребенок появился на свет без признаков жизни. Убитые горем родители оставили все как есть, и с той поры там обитал его дух. Маленький дух мертворожденного сына.
– Что-то не нравится мне эта идея, – пробормотал Билл.
Сесили закатила глаза. Предки мыслили нереально шаблонно.
– Ты сделал ошибку, Билл, – втолковывала Тереза. – Миссис Хесситер уже в пути. На острове нет ни одного свободного угла. Что делать? Мы должны как-то выйти из положения.
– Да ладно, пап, все будет нормально, – успокоила Сесили.
Предки, ошалев, на нее уставились, как будто она вдруг стала чесать на португальском, – впервые после Дня независимости она сказала им доброе слово.
Билл с облегчением вздохнул и расслабился в кресле.
– Надеюсь, ты права, – устало пробормотал он.
Когда Джейн Хесситер вошла в вестибюль, Сесили стояла у стойки администратора, непринужденно болтая с Лав. В отель приезжали постояльцы разных сортов и мастей, но всех их объединяло одно: они были состоятельными людьми. Их выдавали дорогие часы, итальянская обувь и стильные прически. Джейн Хесситер являла собой редкое исключение.
Новая постоялица напомнила Сесили женщину, которая наводила порядок в ее студенческом общежитии.
Гостья не вошла, а прошмыгнула – точь-в-точь как та уборщица, словно попала сюда по ошибке и здесь ей не место. Она подходила ближе, и Сесили присмотрелась: блестящие сероватые завитки, водянистые глаза, и… О, ужас! Перед ней стояла та самая прислуга, что драила полы общаги в Мидлсексе. Уборщица и надзиратель в одном флаконе теперь оказалась вдруг в их роскошном отеле. Да-да, Джейн. Ее так и звали. «Доброе утро, Джейн», – здоровалась Сесили, когда та махала в коридоре разлапистым веником. «Спасибо, Джейн», – когда она отдраивала ванную и опустошала мусорную корзину. Соседки по этажу привозили ей подарки на Рождество: кто веночек из шелковых цветов, кто подписку на «Ридерс дайджест».
Если секунду назад Сесили изнывала от жары, то теперь ее стала бить нещадная дрожь. За неделю до окончания школы Джейн зашла в ее комнату без стука. Воспользовавшись ключом из огромной связки, открыла дверь в тот самый момент, когда они с Габриелем занимались любовью. Сесили, устроившись у него на коленях, подпрыгивала на его изумительно-превосходном штыре. Все девочки ушли на завтрак, и влюбленные решили воспользоваться затишьем. В последний момент она, конечно, услышала звяканье ключей, но уже ничего не успела поделать. Джейн встала в дверях как вкопанная и уставилась на них непонимающим взглядом. Сесили схватила Габриеля за голову, прижимая к себе словно мать, и заорала что было мочи: «Пошла отсюда, Джейн, пошла!»
Джейн, бедняжка Джейн. Что она чувствовала? Вид у нее был ошарашенный. Она только пятилась и все лепетала, простите, простите, а потом скрылась, аккуратно прикрыв за собою дверь.
Сесили слезла с Габриеля и расплакалась. Испорчен последний день, когда они могли побыть вдвоем! Назавтра Габриель уезжал в Бразилию, к себе домой. Бедняжка плакала от досады и страха перед неминуемым разоблачением, причем к самому выпуску. А еще ей было жаль
Джейн, на которую она так грубо наорала, напугав бедняжку и обидев. На Джейн никто никогда не орал. Лишь Сесили, единственный раз, опустилась так низко.
