Пляжный клуб - страница 109

– Сегодня не день, а просто перебор радостей, – сказала она. – Как солнце-то палит. Ну, как прошло свидание?

«Не было никакого свидания, Нейл все выдумал», – чуть не сорвалось с языка, однако Джем сдержался. Это будет предательством по отношению к другу.

– Отлично, – ответил он.

– Н-да? – протянула Марибель. Джем внимательно на нее посмотрел – есть ли что-то похожее на ревность? – Мистер Розенблюм был так мил. А он все еще здесь?

– Сегодня уехал.

– Ты ему, похоже, действительно понравился, – сказала Марибель. – Он в тебя верит.

Джем прекратил поливать цветы и взглянул на нее:

– Да, я понравился ему, и он верит в меня.

– Что-то случилось, Джем?

– В каком смысле?

– Какой-то ты странный. Как будто расстроен. Что-то произошло?

– Кстати, да, – задумчиво проронил он. – Пока не знаю.

Опустив на пол лейку, Джем прошел мимо нее в фойе, завернул на кухню. Затаив дух, принялся рыться в мусорке. И наконец выудил конверт, перепачканный кофе и клубничным джемом.

Внутри лежал чек на пятнадцать тысяч долларов и два билета в один конец на рейс Нантакет – Лос-Анджелес в подарок от «Розенблюм тревелз». Приложенная к чеку записка гласила: «Добейся ее. Н. Р.».

В середине августа Нантакет накрыла жара, какой не могла припомнить даже Лейси Гарднер, а ведь она провела на острове чуть меньше века. Вообще-то местных обитателей спасал морской бриз, и, когда в Бостоне или Нью-Йорке температура подскакивала до девяноста по Фаренгейту, остров по-прежнему нежился в комфортных семидесяти семи. Лишь однажды, в далеком семьдесят пятом, в день, который островитяне прозвали «парной субботой», столбик термометра перевалил за сто. В тот день Лейси с Максимилианом никуда не пошли, а сидели, врубив вентилятор, и играли в карты в гостевой спальне своего дома на Клифф-роуд, потому что только эта комната оставалась в тени большую часть дня. Они выдули три кувшина лимонада, а ближе к четырем принялись за «Маунт гай» с тоником, кидая в бокалы пригоршни льда. Это было похоже на отпуск. Запершись в необжитой комнате, супруги метали тузов и королев на казенное стеганое одеяло. Когда стемнело, натянули купальные костюмы и пошли на Степс-Бич искупнуться перед сном. Тайком пробирались к пляжу, точно подростки, хотя на ту пору оба были уже в годах: спускаясь к песку по ступеням, они крепко держались за поручни.

Оказалось, что на пляже тьма-тьмущая народу, как средь бела дня. Берег пестрел полотенцами и одеялами, и в лунном свете мужчины с бакенбардами держали за руки полураздетых девиц. По радио «Битлз» пели свою коронную «Вилась дорожка длинная»[5]. Кто-то захватил с собой корзинки с провиантом: копченые колбаски, сыр, куриный салат и холодное пиво. Макс с Лейси ели, пили, плескались в воде, как будто сбросив лет сорок. Максимилиан впервые при Лейси курил марихуану на пару с человеком по имени Кедр. Она смотрела на веселящуюся молодежь, мелькающую в жаркой ночи, и оплакивала свою бездетную участь. На обратном пути ей вздумалось поговорить об этом с Максом. Близилась полночь: «парная суббота» плавно переходила в «банное воскресенье».

– Максимилиан, у тебя не бывает такого, чтобы ты пожалел о детях? – спросила Лейси.

Тот смолчал. Наверное, его мысли спутала марихуана, а может, он с былым упрямством гнул прежнюю линию на этот счет, упорно не желая признать своей неправоты.

Этот август превзошел все другие. На солнце было как в раскаленной жаровне, в тени – духотища. Флаг на въезде в «Пляжный клуб» обвис, как несвежий нейлоновый носок. В первую ночь зноя Лейси металась в кровати, скидывая с себя простыни и без конца переворачивая подушку. Наконец, схватив лампу, она пробралась к кондиционеру и врубила его на полную мощность. Это помогло кое-как перекантоваться до рассвета, однако потом наступило утро, и, когда пожилая дама решилась выбраться в коридор, ее чуть не стошнило. Там висел тяжкий дух общественной моечной. Она распахнула все окна и включила старенькие вентиляторы, притворив дверь в спальню.