Москва. Аэропорт. Летное поле аэродрома. Стоит самолет американского воздушного флота. Огромная толпа провожает великого американского певца Пола Робсона. В руках у него гигантский букет цветов. Винты самолета медленно раскручиваются. Робсон поднимается по трапу, скинутому из открытой двери самолета. Он поворачивается к толпе и поет по-русски любимую советским народом песню:
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек.
В грузовой люк заносят множество чемоданов, ящиков, сундуков. Это и дипломатическая почта, и личный багаж певца. Толпа провожающих, в которой и Эрвин, и Джером, и Стивен, и набриолиненный майор, хором подпевают Робсону:
– Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек.
Певец бросает в толпу цветы.
Голос Эрвина:
– Джером и Стивен, мои друзья, собрали сено, несколько футбольных мячей, закинули их в сундук. В нем обычно мы возили медикаменты. Взяли плотный ящик из-под мыла, положили внутрь младенца. Напоили его маковым отваром, чтобы спал и не кричал. Пол Робсон очень рисковал, но согласился вывезти младенца. Послав толпе последние поцелуи, великий черный певец зашел в самолет.
По Калифорнийскому шоссе едет машина Френсиса Кристофера. Красный диск солнца опускается к холмам. На заднем сиденье спят дед и внучка. Машина подъехала к дому Эрвина. Из машины вышел старик, за ним девочка. Старик обернулся к девочке:
– На какую высоту писает младший Эмерсон?
– Метр девяносто, – отвечает Пегги.
– Здорово… Молодость – сила.
Девочка поцеловала старика:
– Что говорит стенка другой стенке, прощаясь?
– Встретимся на углу…
– Правильно! – радуется Пегги.
Старик пошел к дому. Машина развернулась. Старый Эрвин стоит и смотрит на отъезжающую машину. Мятая рубашка, сандалии на босу ногу, сигара, бутылка виски.
Пегги включила радиоприемник:
– Черт, забыла сказать, что мама сказала, что он портит меня, разрешая курить его дурацкие сигары…
– Ты куришь сигары?! – Френсис удивлен.
Пегги не отвечает, смотрит в окно.
Машина едет в виноградниках. Огненный диск повис у горизонта, кажется, что он медлит покинуть этот мир тишины, покоя и виноградной роскоши.
Эта поездка к Эрвину была последней. Весь день они бесцельно переезжали с одного шоссе на другое, останавливались в придорожных забегаловках. Эрвин пил, пьянел, спал, просыпался и боялся отпустить сына и внучку. Френсис слушал его истории, видел, как отец убегает от своего одиночества. Ему так хотелось поцеловать его, сказать какие-то ласковые слова… Но он не сказал…
После смерти Эрвина, перебирая его бумаги, я нашел толстую тетрадь.
На обложке было написано: «Анна Шагал – женщина, которая не…» Что «не»?
Так я никогда и не узнаю этого «не»…
На сцене Московской консерватории играет любительский оркестр Лос-Анджелесского университета. В группе виолончелистов Френсис Кристофер и его дочь Пегги Кристофер. Оркестр исполняет Чайковского.
Маленькая девочка вдохновенно играет. Отец нет-нет да и бросит быстрый взгляд на дочь, чтобы убедиться, что все в порядке. Бурный финал. Зал аплодирует. В оркестре движение. Антракт…
Девочка проходит мимо отца, тот с кем-то разговаривает, тыча пальцем в ноты.
Пегги выходит в небольшой зал, достает из кармана огрызок сигары, которую когда-то дедушка дал ей, чтобы она выкурила ее в России.
Чиркает спичку, выпускает дым, смотрит на себя в зеркало. Странное зрелище – в пустом зале девочка курит сигару.
Раздается громкое пение. Пегги с сигарой подходит к дверям, заглядывает. Видит…
На сцене стоит высокий черный человек, похожий на Поля Робсона из рассказов деда, и поет басом.
Появление его неожиданно для дирижера, оркестрантов, они с удивлением смотрят на гиганта.
На сцену выходит Анна Шагал, она в своем крепдешиновом платье, том самом, в котором пела на выпускном концерте в далеком сорок седьмом году, когда ее впервые увидел Эрвин Кристофер.
Анна подходит к Полю Робсону. Черный гигант обнимает ее, они поют в два голоса.
Через секунду почти бегом, столкнув чей-то пюпитр с нотами, на сцену выходит молодой американский капитан Эрвин Кристофер.
