– Хорош-ш-шо! И петь захотелось! Спеть?
Радостная, возбужденная, она берет аккордеон, оставшийся после избиения Динозавра, и начинает петь. Лицо Лейтенанта зарумянилось, губы покраснели. Она стала даже красивая.
За речкой, за речкой,
На том бережочке,
Мыла Марусенька
Белые ножки…
Никита листает фотоальбом. В нем все те же фотографии самолетов, бомб разных калибров, люди вокруг самолетов и бомб. На всех фотографиях Соня и Лейтенант в военной форме, с орденами, медалями.
– …Мыла Марусенька…
Лейтенант останавливается, наливает водку. Пьет. Мрачнеет.
– Скажи, Никита. Ты умный немецкий мальчик. Ненавижу немцев. Но ты наш, советский немец, хороший и умный. Скажи – неужели дело только в сиськах? Они у нее шестого размера. Лифчик не может достать. Все, какие покупает, маленькие. Не влезают ее белые грудки. А гаду этому… американцу, этому шпиону… я знаю точно, он завез колорадского жука, голову на отсечение дам… он завез… в НКВД сказали, лифчик шестого размера, этот мясокомбинат, нравится… Сонькины груди хорошо, а мои, значит, не годятся?!
Лейтенант отбрасывает аккордеон, видно, как быстро она опьянела, берет Никитину руку и подносит к своей груди:
– Потрогай! Есть же сиськи? Есть? Возьми второй рукой! Чувствуешь?..
Лейтенант начинает рыдать. Неожиданно, громко.
– Чем я хуже нее?.. – Лейтенант плачет. – Чем? Чем? Чем? Как яблочко свежая. Никем не тронутая… Никто меня не хочет… Я не могу больше, не могу… – Она завыла громко, по-волчьи.
К амбару подъезжает черный легковой автомобиль, из которого выходят три работника НКВД, те самые, что смотрели с Вильямом фильм о колорадском жуке. Серые пиджаки, галстуки, набриолиненные волосы.
Степанов тихо говорит Никите:
– Мальчик, бери ноги в руки – и бегом отсюда!.. Не оглядываться!..
Никита смотрит на Лейтенанта.
– Ну, сопляк, вали отсюда, у нас с Тамарой Максимовной разговор тет-а-тет…
На широкой постели лежит Анна. Тяжелая, похожая на Будду. Чуть в стороне от нее лежит Никита. Бабушка и внук спят, раздается стук в дверь.
– Кто?
– Председатель.
– Сейчас открою…
Она встает, на ночную рубашку натягивает свое огромное пальто. Впускает рыжего человека в военном кителе.
– Анна, опять волки!
– Нет…
– За два дня задрали трех лошадей, дико лютуют, помоги!
– В прошлый раз, когда я с ними разговаривала, ты стрелять начал… Сейчас они не будут меня слушать…
– Анна! Ты же знаешь, как у меня с лошадьми… Вот палец мой отруби, только лошадь не тронь… А тут за два дня троих!!! Сегодня ночью что будет, не знаю… Волки сибирские, под выстрел не идут… Анна, только ты можешь, – просит председатель.
– Где они?
– У Свиной горы их видели…
По склону Свиной горы поднимаются Анна, Вильям, Соня и Никита.
– Хочет идти – пусть идет, – говорит Анна. – Я с волками давно разговоры веду, ты знаешь, они меня слушаются… Потом, она же смелая, Берлин бомбила. Вот, пришли… Расстелите ковер…
Вильям снял с плеч рулон и раскрутил его на траве. Большой ковровый квадрат лег на место, указанное Анной.
– Садитесь и не двигайтесь. Будьте как камни. Молчаливые и бездвижные. Когда волки придут, вы совсем как камни… Но не бойтесь… Я буду их ругать, они будут вести себя как виноватые… Мальчики знают, для тебя говорю… – объясняет Анна Соне.
Наступила тишина. Где-то квакает ночная жаба. Никита видит, как Соня прижала к своему животу руку Вильяма. И Анна заметила этот жест.
– Сколько уже?
– Четвертый месяц…
Анна поднесла свою руку к Сониному животу. Никита видит, как руки взрослых соединились. Старая башкирка, русская и американец слушают какую-то тайну.
– Вильям хочет, чтобы он родился там, в Америке.
– Правильно, – шепчет Анна.
– Мы скоро уедем, – говорит Вильям.
– Я боюсь, – шепчет Соня.
– Не бойся. Твой Вильям знает, что два раза два – не всегда четыре.
– А сколько?
– Тринадцать. Двадцать восемь!
Завыл волк. В глубине поляны мелькнула тень. Анна подняла лицо Будды и завыла. Волк ответил. Пара желтых глаз двигается в темноте, приближаясь к ковру. За желтыми точками читается силуэт большой собаки-волка.
Анна шепчет:
– Пришел один… Говорит, их четверо… Сводят счеты с милицией златоустской. Они застрелили того старика, который жил зимой при базаре, выдавая себя за бродячую собаку. К нам заглянули насолить Рыжему Наполеону.
