Гордеев вышел в плоскость улицы и очень удивился – перед домом стояло то самое такси, на котором он вчера доехал до лавки антиквара.
-Ох, боже мой! Да это вы, молодой человек! – воскликнул таксист и гоготнул, - мы все время встречаемся!
-Да уж.
-Ну что, куда на этот раз?
-Вы знаете, на самом-то деле я хотел прогуляться… а впрочем, ладно, поехали. Есть здесь поблизости какой-нибудь институт?
-Конечно! Я вам больше скажу: есть два!
-Вот и хорошо, - сказал Гордеев, заходя за переднюю дверь такси.
-Так куда мы едем?
-В любой из двух. Лишь бы там найти мне преподавателя, с которым я мог бы переговорить.
-О Великовском?
-Да… стоп, я разве говорил вам, что связан с Великовским?
-Слухи в этом городе быстро разносятся. Я даже знаю, что вы племянник Николая Петровича и рисуете его портрет. Ладно, что это мы все болтаем и болтаем… поехали уже!
Они тронулись с места. Некоторое время ехали молча, и Гордеев смотрел в окно, на небольшие разноцветные квадратики-кадры городского пейзажа, вымелькивавшие из-под фигуры таксиста.
-А почему вы хотите поговорить именно с преподавателем? – осведомился, наконец, таксист.
-Как, разве вы не слышали об образовательной программе?
-Нет, ничего не слышал.
Гордеев удивленно посмотрел на него.
-Как же это может быть?
-Знаете, что я вам скажу, я, может быть, и слышал, но уже позабыл. В основном я стараюсь запоминать названия улиц. Это залог продуктивной работы.
-Хм… я уже слышал нечто подобное… Но постойте, вы запомнили ведь, что я племянник Великовского, хотя это даже не я вам сообщил.
-Правильно, потому что я знал, что сегодня встречу вас.
Этого замечания Гордеев не понял, но не стал ничего говорить. Однако таксист-то нравился ему все меньше и меньше.
Машина вдруг остановилась.
-Выходите, молодой человек. Мы уже приехали. Зайдите за дверь здания, на которое сейчас наехало такси. Это институт.
Гордеев расплатился, и они попрощались. Напоследок таксист сказал ему:
-Смотрите молодой человек, как бы вас не проглотил этот город!
Услышав это, Гордеев застыл как вкопанный, а таксист как ни в чем не бывало гоготнул и уехал.
Смотрите молодой человек, как бы вас не проглотил этот город!
Долго художник стоял в оцепенении от этих слов, но потом все же нашел в себе силы двинуться с места и зайти за линию входной двери. Он оказался в плоскости комнаты, стены которой были плотно увешаны картинами, редко где можно было увидеть просвет между холстами; Гордеев прошел влево, потом вверх и вниз, все внимательно рассмотрел, и квадратный глаз его удивленно поблескивал, когда каждый раз он видел на какой-нибудь картине все новую и новую вариацию, причудливым образом слепленную из каких-то вещей, которые успел он уже повидать в городе: вот антиквар заглатывает серебряный кругляш монеты, на котором изображена свинья, а вот таксист сидит за столом и ест мороженое, присыпанное шоколадной крошкой, а рядом с ним Застольный чистит серебряный поднос; Гордеев заслонил собою третью картину и увидел на ней уже себя, у зеркала, в белых перчатках, к которым прикреплены были нити с ужасными двуглазыми куклами.
И вдруг… он наклонился и увидел, что в комнате сидит она. На полу, сложив ноги по-турецки, и, вытянув руку, рисует картину, (холст прислонен был к стене). Странно, почему он не ощутил ее сразу же, как только вошел? Впервые он видел ее такой, профилем, и это уже было совсем невероятно, учитывая то, что когда-то случилось.
«Но почему же… почему же я не испытываю дискомфорта от ее нового облика? И ничего другого тоже не испытываю».
В левой руке она держала какой-то конверт.
«Я знаю, что сплю, это не может быть правдой, - мелькнуло в голове художника, - а раз я сейчас смог понять это, значит, вероятно, скоро проснусь».
-Таня, - позвал он ее по имени, еле слышно и после этого даже не стал спрашивать, как она очутилась здесь.
-Возьми, - сказала она, заслонила конвертом его глаз, и теперь он увидел, что это вовсе не конверт, а плотный чистый лист бумаги, - нарисуй мне эскиз.
«Хорошо, - подумал он, - сейчас я сделаю кое-какой намек. Но я ни о чем не жалею. Так нужно было».
