Ночью мне приснился странный сон: я снова оказался на рельсах, но ни Олега, ни железнодорожника нигде не было, и еще кое-что изменилось: светофоры… вернее, их количество… теперь их оказалось больше раз в десять. Они стояли очень близко друг к другу, иногда даже на рельсовых колеях, и я ходил туда-сюда, заглядывая в разноцветные глаза и табло-рот то одному, то другому. Одни иллюминировали и высвечивали на табло непонятные мозаичные фигуры, иные проявляли большую уверенность, не метались в мимической лихорадке и давали мне единственный сигнал, значение которого я, между тем, не в силах был разгадать.
А маленьких двухсигнальных светофоров-карликов и вовсе было бессчетное количество; киша и соединяясь в наземные фиалковые гирлянды, они простирались до самого горизонта и там уже вплетались в блистающе-зыбкий ковер ночного города.
2006-й март, 19-й день
Вадим позвонил мне часов в пять вечера. Он был взволнован, и голос его не предвещал ничего хорошего; попросил встретиться в кафе рядом со своим домом через полчаса.
-Скажи хотя бы вкратце, что ты узнал, - не выдержал я.
-Хорошо, скажу. Этот человек – Григорий Аверченко. Ее муж.
-Что?!
-Да, да, ты не ослышался. Оказывается, он никогда не погибал, а жив-здоров, и вернулся, чтобы забрать ее у меня.
Вот что рассказал мне Вадим, когда я пришел на встречу.
Утром, в девять часов утра он проснулся от того, что в прихожей кто-то поворачивал ключ в замочной скважине; он протер глаза, взглянул на чуть приоткрытую дверь своей комнаты и увидел, как на секунду узкую, мерцающую дневным светом щель заслонило платье Дарьи. Через пару секунд дверь открылась и тут же захлопнулась.
На счастье ночью Вадим заснул одетым, в кресле, и теперь, не теряя времени, мог следовать за своей девушкой.
Когда он вышел из подъезда, Дарья была уже в отдалении, на другой стороне улицы; проголосовала и взяла маршрутное такси. Вадим быстро остановил машину, проезжавшую мимо, и попросил водителя ехать следом.
Дарья вышла в самом центре города, в начале Суворовской улицы, затем прошла еще несколько кварталов и свернула к дверям кофейни.
За столиком у окна ее ждал вчерашний мужчина. Сейчас, наблюдая с улицы, Вадим мог тщательнее рассмотреть его лицо...
-Это был он, я абсолютно в этом уверен.
-Откуда ты знаешь? Дарья когда-нибудь показывала тебе его фотографию?
-Нет, я сам как-то увидел его изображение. У Дарьи есть кулон. Однажды она оставила его на ночном столике, среди своей косметики. Я открыл его и увидел фотографию, а под нею гравировку: Г. А.
-Да, - согласился я, - значит, и правда нет никаких сомнений. Но Боже мой, это же просто… просто… у меня нет слов… Что было потом?
-В кофейне они провели полчаса. Затем вышли на улицу. Я предполагал, что она отправится к нему, но ошибся – они поцеловались и попрощались. Я последовал за ним. Мы долго плутали – (он почему-то никак не хотел возвращаться домой, а решил прогуляться по городу, и, в результате, где мы только не побывали, даже на местной железной дороге!) – но все же когда-то это должно было закончиться. Он снимает меблированную комнату на южной окраине города. Я сумел выяснить адрес.
-Ты говорил с Дарьей, когда вернулся домой?
-Конечно. Я сказал ей, что следил за ней, и мне все известно…
«Что тебе известно?» - спросила она. В ее голосе слышался испуг.
«Этот человек твой муж. Григорий. Я узнал его».
Она побледнела и долгое время не хотела ничего говорить, но потом, видно, поняла, что теперь отрицать что-либо не имеет смысла. Она сказала:
«Я узнала, что он жив две с половиной недели назад, - при этих словах лицо ее озарилось счастливым проблеском, но затем тотчас же сделалось совершенно серьезным – Дарья посмотрела на меня, и лишь когда я приметил сверкающую зеленую заколку, ту самую, которая пряталась в ее волосах и в день нашей первой встречи, я понял, куда перебежало счастье с ее лица, - я прошу тебя только об одном: мне нужно пожить здесь еще месяц. Потом мы с ним уедем».
Бессмысленно было спрашивать ее, уверена ли она в своем выборе, - я видел, что совершенно ничего для нее не значу; все, что между нами было, моя любовь к ней, совместная жизнь - все это было забыто и разом перечеркнуто. Да, она любила своего мужа, и я должен был ее отпустить, но я не видел в ней никаких колебаний, а следовательно она всегда со мною лицемерила и просто боялась остаться одна.
