И вдруг он услышал, как открылась парадная дверь. Громкие голоса; вернулись мальчики. Тоцци поспешно огляделся по сторонам в поисках чего-нибудь, что он мог бы украсть, чего-нибудь, что он мог бы отобрать у Кинни. Ему хотелось причинить боль этому чудовищу, заставить его испытать чувство утраты.
На кухонном столе лежала утренняя почта. Несколько счетов, письмо, журнал, реклама. Тоцци схватил все конверты и шмыгнул в боковую дверь. У него бешено стучало в висках, пока он прятался под козырьком дома, дожидаясь, пока сыновья Кинни не пройдут внутрь и не закроют за собой парадную дверь. Вот уже и школьный автобус отъехал! Да, конечно, вернулись из скаутского дневного лагеря. Когда дети прошли в дом, а автобус скрылся вдали, Тоцци быстро перемахнул через газон и устремился к своему «бьюику». В руке он крепко сжимал конверты. Он был в бешенстве. Этот ублюдок Кинни просто не заслуживает всего этого. Просто не заслуживает. Это нечестно.
Гиббонсу многое надо было обдумать. Идя по Сентр-стрит, он еще раз бросил взгляд на часы. Было начало одиннадцатого. Кинни задержится. У него сегодня дела в офисе федерального прокурора. Вот и ладно.
Жара чуть спала, но Гиббонс не обратил на это никакого внимания. Он не обратил внимания и на то, что машин в городе чуть поубавилось, что пешеходы идут по тротуару с определенной ленцой. Конец августа на Манхэттене всегда такой – медлительный и ленивый.
Но Гиббонс не позволял себе расслабиться. Слишком уж многое ему надо было обдумать. Имена детей Кинни ворочались у него в мозгу ледяными глыбами, да и вся остальная информация, которую удалось наскрести Тоцци о семействе Кинни, никуда от него не девалась. Он представлял себе всех восьмерых, представлял себе, как каждый из них живет, врозь и вкупе, и ему казалось, будто его голова превратилась в этот большой викторианский дом. Он думал о них. Он думал о том, догадывается ли Элен Кинни, хотя бы смутно, хотя бы время от времени, о том, что живет с убийцей. Он думал о том, как искалечит судьбы детей страшная правда об их отце, когда она выплывет наружу. Он думал о том, кто из них поспешит обвинить и проклясть этого негодяя, а кто примется защищать, руководствуясь слепой верностью. Он думал о том, не лучше ли было бы для них, если бы в Нью-Йорке не отменили смертную казнь – и Кинни казнили бы, истребив если не память о нем, то хотя бы его физическое присутствие. Он думал о Крисси и о том, следует ли ему использовать то, что он знает о ее беременности. Он думал о Тоцци, о том, удастся ли ему найти ключ. Он думал о том, как это Тоцци удалось все запомнить. Он думал о тысяче самых различных вещей, важных и не очень важных или даже совсем неважных, лишь бы не начать думать о самом себе. Потому что стоило бы ему задуматься о себе, и он сразу же осознал бы, что является не охотником, а добычей. Вернее, даже не так – приманкой.
Он дошел до того места, где Сентр-стрит, расширяясь, переходит в Фолей-сквер. Над площадью доминировало здание суда с его внушительными древнегреческими колоннами, и Гиббонс внезапно вспомнил о том, что когда-то сказала ему одна адвокатесса. Поднимаясь по ступеням суда, каждый волей-неволей трясется от страха, сказала она. Вид этих колонн способен убить в каждом любую надежду, потому что они глаголют о будущем. Обвиняемым эти колонны кажутся тюремной решеткой. Они видят здесь полицейских, видят судебных приставов, видят их служебное оружие. Те из обвиняемых, кому уже довелось побывать за решеткой, видя эти могучие каменные х..., вспоминают тюрьму – и мысль о том, что они вернутся туда, повергает их в ужас. Оказавшись здесь, Гиббонс каждый раз вспоминал эти слова. И еще он вспоминал о том, что эта адвокатесса была первой женщиной, не постеснявшейся произнести слово «х...» в его присутствии. Сейчас она судья.
Он вошел в небольшой сквер через дорогу от здания суда. Кинни стоял, водрузив одну ногу на садовую скамью, в точности там, где ему велел находиться Гиббонс. Как всегда, вид у Кинни был одновременно энергичный и расслабленный, вид, свидетельствующий о самообладании и о самоуверенности. Кинни выглядел манекенщиком, демонстрирующим безупречный черный в полоску костюм. И уж ни в коем случае не выглядел он человеком, на четверть часа опоздавшим на важное свидание.
