– Насколько я слышал. Гиб, тот придурок решил перестрелять всех тех скверных парней, которых сам и засадил в тюрьму до того, как спятил. Судья, присяжные и палач – все в одном лице.
– Ты это по телеку видел, а, Элам? – буркнул Гиббонс из-под щитка. Откуда, прах его раздери, мог он узнать о Тоцци?
– А ты вроде хорошо знал этого парня – где он живет, его привычки и все такое. Ну и решили, что ты единственный, кто может его остановить, пока он не натворил чего-нибудь еще. Так это было или нет, а, Гиб?
Кто-нибудь из оперативного управления мог, наверное, сопоставить факты и вообразить себе, что Тоцци переметнулся, хотя Иверс и утверждал, будто держит дело под контролем. Может, наш дорогой начальник трепанул кому-нибудь из своих друзей-законников, изобразив всю историю как пример своего мудрого руководства? Этот сукин сын на все способен.
– Ну ладно, Гиб, мне-то ты можешь рассказать. Ты Великий Белый Охотник На Перебежчиков – так или нет?
Гиббонс выпрямился и взглянул на Элама через крышу «фольксвагена».
– Не знаю, что за чушь ты тут плетешь. Однако же складно. Можешь книжку написать.
Элам усмехнулся, сверкнув крупными белыми зубами.
– Да, Гиб, пожалуй, я так и сделаю.
– Слушай, Элам, можно тебя спросить?
– Валяй.
– Ведь ты играл за Мичиган, так?
– За штат Мичиган. Центровым и полузащитником. В первый мой год мы играли с Индианой за кубок Большой десятки. – Лейтенант явно гордился своим прошлым.
– И в профессиональных командах ты выступал, да?
– Да, но недолго. У меня был контракт с «Баллетс», однако сыграл я с ними всего пару матчей.
– А что так?
– Мне бы и хотелось там закрепиться, приятель, но у меня слабые коленные чашечки.
– Коленные чашечки?! – Гиббонс смерил Элама взглядом – крыша «жука» доходила ему едва до пояса. У Уиллиса Рида слабые коленные чашечки. Не становитесь на его пути.
Гиббонс еще раз осмотрел задние сиденья «фольксвагена». Пятен крови не было – речные воды отмыли виниловое покрытие. Он закрыл дверцу и схватился за ноющий живот, думая, что убийца, должно быть, чертов дерьмовый коротышка.
Джон Д'Урсо смотрел, как его босс. Кармине Антонелли, разливает кофе в две чашечки, и спрашивал себя, как же сегодня это подать, надеясь, что все-таки можно будет убедить старика. Ведь идея замечательная, будь она неладна, – настоящая золотая жила. Она возникла в самую первую ночь – летом, когда Нагаи взял его с собой в бордель якудза, на Шестьдесят шестой улице, в тот самый, который Хамабути держал специально для японских бизнесменов. С той самой ночи он не переставал думать о возможностях, о перспективах, об этих невероятных девушках.
Девушку, с которой он был этой ночью, никак не получалось забыть. Говоря по правде, той ночью он был не слишком-то на высоте, но она все это быстро переменила. Будто у нее был специальный подъемник. Он никогда и представить себе не мог, чтобы эти робкие, тихие, маленькие существа могли быть такими сексуальными, такими податливыми, прекрасными до невероятия. И насколько он мог теперь судить, они все были такие – ходячие чудеса, все, все до единой. Сомнений нет: он должен набрать японочек и завести свой собственный бордель. Все, что нужно для этого, – чтобы Антонелли дал добро. Больше ничего не требовалось. Антонелли – упрямый старый ублюдок, но ведь бывают же и у него минуты просветления. Если бы у старого козла осталось хоть немного силы, чтобы трахнуть японскую проституточку, он бы упираться не стал. Правда, Антонелли уже сказал «нет», но, если ловко повести игру, можно переубедить старикана. Веди игру ловко, и на этот раз он согласится. Конечно – а почему бы и нет?
– Красивый костюм, Джон, – сказал Антонелли, не поднимая головы. – Бросается в глаза. – Он поставил чашку и блюдце перед Д'Урсо.
Д'Урсо знал, что на самом деле имел в виду старик. Он не любил светиться, никогда не любил. Нужно держаться в тени, говорил он, всегда в тени. Вечно эта чертова тень. Сшитый по мерке, из чистого итальянского шелка костюм за три куска – и это называется «бросаться в глаза». Боже Всевышний.
Антонелли аккуратно протер тоненьким ломтиком лимонной кожуры края своей чашки. Его костлявые, сморщенные руки напоминали Д'Урсо руки злой королевы из «Белоснежки и семи гномов», когда она превращается в ведьму и протягивает Белоснежке отравленное яблочко.
