Старик подул на горячий кофе, повернулся к боковому затемненному стеклу и стал смотреть на дрожащую парочку, стоявшую перед Масиро. Лоб его нахмурился, на лице появилось вопросительное выражение. Он, казалось, пристально изучал молодых людей. Нагаи хорошо знал этот взгляд. За ним всегда следовала одна из проповедей Хамабути. Старик не спеша поднял стакан, осторожно поднес его ко рту.
«Не сегодня, пожалуйста», – взмолился Нагаи про себя.
Хамабути внезапно заглянул ему прямо в глаза.
Вот, начинается.
– Как ты полагаешь, Нагаи, оплакивает ли девушка утраченную честь или свою несчастную судьбу? – спросил Хамабути, загадочно улыбаясь. Улыбка эта – хорошо продуманный трюк, она вырабатывалась годами. Американцы ждут от тебя таких восточных штуковин, признался однажды босс.
Нагаи повернулся и посмотрел на пару: девушка тихонько всхлипывала, уткнувшись в плечо своего друга, а парень безуспешно пытался поймать взгляд Масиро. Нагаи не чувствовал жалости к ним. Ребята подписали контракт и нарушили его. За ошибки надо платить.
– Полагаю, она оплакивает утраченную честь. – Нагаи знал, какого ответа от него ожидают.
Хамабути опустил стакан и едва заметно покачал головой.
– Не думаю. В наше время только старики заботятся о чести. Старики вроде меня и мистера Антонелли.
Ну вот, началось: старая песня про времена оккупации, про черный рынок в Кобэ, про умного американского капрала, который знал что почем. Великий Антонелли.
– Я забочусь о моей чести, – произнес Нагаи значительно, надеясь прервать поток воспоминаний. – Я хотел бы смыть с себя пятно позора.
– Знаю, знаю. – Хамабути отпил еще кофе. – Я не забыл о своем обещании. Если здесь, в Америке, ты добьешься успеха, все будет хорошо.
Нагаи тактично кивнул, пытаясь удержать в памяти смутные образы трех ребятишек, что остались там, в Японии. Милочке Хацу сейчас одиннадцать – на будущий год ей уже будут нравиться мальчики. Кэндзи – восемь; вот, должно быть, сорванец. А малышка осенью пойдет в школу. Невероятно.
– Скажи-ка мне, Нагаи, как у тебя дела с Д'Урсо?
– С кем?
– С Д'Урсо. Как у тебя с ним дела? Я спрашиваю потому, что преданность этого человека внушает мне некоторые сомнения: он, кажется, себе на уме. Никогда не думал, что мафия способна допустить в свои ряды такую яркую индивидуальность.
Нагаи подумал, не в его ли огород опять этот камушек. Что ж, вполне возможно.
– Д'Урсо наглец, но дело свое делает. До сих пор у нас не было неприятностей с законом, его спрос самым благоприятным образом превышает наше предложение.
Старик взглянул на него исподлобья.
– А ты делаешь свое дело?
Нагаи кивнул.
– Товар всегда доставляется вовремя, клиенты не жалуются. Число отказчиков и беглых сведено к минимуму благодаря Масиро и тем людям, которых вы нам послали. За последний месяц – всего четверо, включая этих двоих. – Нагаи улыбнулся своему человеку, который неподвижно стоял на краю пирса перед испуганной парочкой. – Его они боятся хуже смерти.
– Ах да... самурай. Годзо Масиро, так, кажется? – вымолвил Хамабути, потирая бровь. – По слухам, очень преданный человек.
– Преданней не бывает.
– Дай-то Бог, чтобы он не разочаровал тебя, – Хамабути поднял глаза.
Нагаи оперся 6 крышу лимузина рукой, в которой был зажат пистолет, и поглядел на обрубок мизинца. Давай-давай, попрекни еще.
Хамабути высморкался в бумажную салфетку, скомкал ее и сунул в мешок.
– Ладно, не будем об этом, – сказал он. – Здесь ты, кажется, хорошо справляешься со своей задачей. Я рад, Нагаи.
– Спасибо, господин Хамабути. – Но когда же, будь оно все неладно, сможет он вернуться в Японию?
Но вот лицо старика исчезло за темным стеклом, и лимузин потихоньку заскользил назад, в прибрежный туман. Хамабути – «возникший из черных туманов». Он является и исчезает без предупреждения – никто никогда не знает, на каком континенте его искать. Нагаи давно уже понял, что бесполезно следить за передвижениями босса, нечего даже и пытаться. «Я хочу, чтобы вы всегда действовали так, будто я в трех шагах за вашей спиной, – твердил старик своим людям, – ведь вам ничего не известно. Я и в самом деле могу оказаться там».
