— Все в точности! С ним было двое из петеновской милиции в полной форме. И он продавал фотографии. Предлагал всем в очереди. А поравнявшись со мной, посмел сказать: «А вы, мать, не возьмете? Послали бы своему коммунисту». Вот что он посмел сказать. А мне… Мне хотелось плюнуть ему в физиономию!
Она вся дрожала. Кровь отлила от ее лица, и, когда она умолкла, две крупные слезы скатились по впалым щекам. Отец почувствовал, что лоб у него пылает. Он с трудом проглотил слюну, и только после долгой паузы ему удалось выдавить:
— Разве мы толком знаем, что это такое — петеновская милиция?
— Если кто и не знает, так, должно быть, только ты. Потому что ты изо всех сил стараешься отгородиться от войны. От людей.
— Хоть ты и твердишь целый день, что я живу, как медведь в берлоге, это неверно. Но в политику мешаться я не хочу. Я знаю одно: милицию эту… назначило правительство, а я за свои семьдесят лет ни разу не нарушал законов. — Теперь она попыталась прервать его, но отец повысил голос, чтобы докончить свою мысль: — То, что делает мой сын, меня не касается. Ему за сорок, и он волен в своих поступках. А вот ты, ты никогда не упустишь случая сказать, что это не твой сын.
— Сегодня я этому особенно радуюсь.
Она метнула в отца эту фразу, которая задела его за живое. На мгновение оба замолчали, затем одновременно выкрикнули:
Он. Ты бы лучше постаралась узнать, что сталось с Жюльеном с тех пор, как его разыскивают жандармы.
Она. Я предпочитаю умереть с горя, не зная, в живых ли еще Жюльен, чем умереть со стыда…
Отец замолчал первый, потому что она кричала громче, вскочив и наклонившись к нему. Она задыхалась, руки у нее дрожали. Но она оборвала фразу на полуслове. Входная дверь была приоткрыта, и снизу кто-то звал их. Отец встал, а мать уже переступила порог. Когда она выходила, отец по голосу узнал Пико-сына.
— Так как же, нужны вам дрова или прикажете везти их обратно на лесосеку?
Отец почувствовал, что ссора отняла у него последние силы. Он видел, как жена вышла на крыльцо, но не сразу последовал за ней. С минуту он вынужден был постоять, опершись рукой о косяк двери, у него опять кружилась голова, как утром, когда он подымался на чердак.
Пико-сын был здоровый красномордый малый с коротко остриженными, начинавшими седеть волосами. От него несло вином, табаком, потом и специфическим запахом, присущим тем, кто большую часть жизни проводит на вырубках и лесопилках. Отец пожал протянутую ему заскорузлую лапищу.
— Старики все одно как влюбленные — вечно бранятся, — сказал Пико.
Отец постарался улыбнуться.
— Где ты поставил грузовик? — спросил он.
— На улице.
— Чего ж ты не въехал во двор? Дорогу ведь знаешь.
— На этот раз не получится. Я на большом грузовике, только-только впритирку проедешь. Побоялся застрять.
Отец с трудом понимал — он все еще был под впечатлением ссоры. Он никак не отозвался на слова Пико, и тот пояснил своим хриплым голосом:
— Бензин весь вышел. А большой грузовик у меня с газогенератором.
Отец снял каскетку и провел рукой по лбу.
— Покорно благодарю… Выходит, придется перевозить восемь кубометров на тележке!
Выражение лица у Пико было какое-то неопределенное — не то он сейчас рассмеется, не то его губы кривятся от чего-то другого. Но, вероятно, взял верх добродушный нрав. Пико положил свою лапищу на плечо старика, выше которого был на целую голову, и, рассмеявшись, сказал:
— Значит, ваше счастье, что я привез не все! Вам же легче!
— Не все? Да что вы? — вмешалась мать.
— Ничего не попишешь, мамаша, с дровами сейчас, как и со всем вообще, делаешь что можешь. Я привез вам шесть кубометров, да и то по знакомству.
— Ты надо мной смеешься! — выкрикнул отец.
— Ладно, — сказал лесоторговец. — Пора сгружать, меня другие покупатели дожидаются.
Он быстро зашагал по центральной дорожке. Старики поспешили за ним. Отец вслух сокрушался. Но Пико со спокойным упорством твердил свое:
— Ничего не поделаешь. Больше дать не могу. Вы ведь еще уголь получите, так что должно хватить.
— Углем мы не можем топить, — объяснил отец, — у нас плита не приспособлена, а переделывать ее нельзя, она очень старая… Господи боже мой, вот беда! Чего уж хуже, если придется мерзнуть.
