Праздничные развлечения, звуки барабанов я зурны звали ребят домой, и они вдруг заспешили, засуетились.
Мать Шушик, доярка Ашхен, шедшая куда - то с ведром в руках, остановилась, увидев дочку.
- Ты куда это? - спросила она обеспокоенно. - Осталась бы! Я еще и не повидала тебя толком, тоски своей не утолила.
- Куда? На Дальний Восток! - смеясь, ответила девочка, вспомнив рассказ Ашота.
Как у него тогда горело лицо! И какой это вообще странный парень: на уроках математики спит, а на географии из него прямо искры сыплются.
- Ох, ослепнуть бы твоей матери! - разволновалась Ашхен. - Восток? Какой Восток? Что там есть такого?
- Что? Тигры - те, что живут в снегу, - по - прежнему смеясь, продолжала Шушик и оглянулась на Ашота.
А тот стоял, хмуря брови. Он понимал, что девочка над ним посмеивается.
Ашхен кто - то окликнул, и она, поцеловав Шушик в щеку, ушла, так, конечно, ничего и не поняв. Ребята двинулись дальше.
Но не успели они сделать и ста шагов, как позади себя услышали голос своего сверстника, курда Асо.
- Ты куда? - кричал он на своего пса. - Ах, дохлятина! А за овцами кто глядеть будет?
Но собака упрямо бежала за хозяином.
- А ты куда, Асо? - спросил Ашот.
- В село. Сахару в лавке купить, спичек.
Асо, сын пастуха Авдала, родился на одной из горных дорог во время кочевки скота. В горах и вырос, бродя с отцом вслед за стадами. Он знал только свое село да два - три соседних, а о том, что такое город, и понятия не имел. Впрочем, и в село - то Асо ходил редко, разве только за табаком для отца и какими-нибудь мелочами из лавки.
В дни поздней осени мальчик пригонял на заготовительный пункт овец.
Ему было четырнадцать лет. На бронзовом, обожженном солнцем лице, как угли, горели черные, жаркие глаза. Отцовский колоз - курдский войлочный колпак, обернутый шелковым шарфом, - покрывал его голову, бахрома небрежно спускалась на высокий красивый лоб, на уши. Другой шелковый шарф, старенький, вытертый, стягивал вместо пояса тонкую талию мальчика. Одет был Асо в аба - безрукавку из грубого домотканого сукна - и в широкие полосатые шаровары.
В этом курдском национальном наряде пастушок любил появляться в селе. Один только он так одевался в Айгедзоре, и ему нравилось, что все на него смотрят.
- Ну и хорошо! - обрадовался Гагик. - Пойдем вместе!
ГЛАВА ВТОРАЯ
О том, к чему привел сумасбродный поступок одного мальчика
Дорога вывела ребят из ущелья на ребро горного кряжа, нисходившего к Араратской долине, и горизонт стал сразу широким - широким.
Оглянувшись, они увидели вдали, в ущелье, у слияния двух сбегающих с гор бешеных речек, красные крыши новых строений молочной фермы.
Ущелье было тут так узко, что камень, сорвавшийся с высоких, уходящих в небо вершин, грохоча, скатывался вниз к самым хлевам фермы и останавливался, только ударившись о какую-нибудь стенку. Склоны гор, поднимающихся от зимовья вверх, к покрытым снегом кряжам, голы, серы, обожжены солнцем. Ниже, вплоть до самой Араратской долины, растительность выглядит еще более жалкой. А еще ниже горы сменяются рядами голых холмов. Только на берегах ручьев, протекающих между холмами, появляются некоторые признаки жизни - сады, посевы. Все остальное - щебень, кишащий змеями.
Но, когда переведешь взгляд с этих холмов дальше, на долину реки Араке, все ласкает глаз, радует сердце.
Начиная от Джульфы, где Араке вступает в каменистые глубокие ущелья, и до самых Октемберянских холмов - на протяжении двухсот километров - долина покрыта садами, виноградниками, плантациями «белого золота». А по другую сторону долины, до облаков и даже выше облаков - до самой небесной сини, - поднимаются величественные вершины обоих Араратов - Большого и Малого. Их склоны одеты в златотканые наряды, а главы покрыты белоснежными шапками.
Ребята застыли, пораженные чудесным пейзажем, а влюбленный в природу Ашот, казалось, совсем забыл и о себе и о других..
Но вот он опомнился, обернулся к товарищам и сказал, как всегда, веско и твердо:
- Вернуться в такой день в село - значит, потерять многое. Давайте свернем немного в сторону. Я поведу вас к диким козам.
