Ребята стояли на ребре одной из многочисленных горных ветвей Малого Кавказа. Ветви эти тянутся вниз, к Араратской долине, а сам хребет устремлен к Ирану. Его скалистые вершины врезаются в бирюзовые глубины неба и, окутанные фиолетовой дымкой, постепенно теряются где - то Далеко на горизонте.
Справа, как раз напротив, поднимается Большой Арарат. Сейчас он окружен легким облачком. А рядом - Малый, похожий на воткнутую в середину Араратской долины исполинскую сахарную голову. Ни одного выступа, ни одной неровности, кажется нет, на поверхности этой горы. Словно какая - то огромная космическая машина выутюжила ее бока и придала ей форму правильного конуса.
Протекая по этой волшебной долине, Аракс образует границу, отделяющую свободный советский мир от стран, где еще царит капитал, - от Ирана и Турции. Река бежит среди окаймляющих ее желтых тростников и исчезает в провалах Карадагского хребта Северного Ирана.
- Ребята! - воодушевился Гагик. - Мы стоим в таком месте, что и из рогатки можем бить по капитализму! Посмотри-ка, Ашот, вон туда, на вершину Арарата.
Видишь, люди ползут на четвереньках. Это американцы,[4] А тот вон, слева, - сам генерал Риджуэй![5] Погляди, с какой тоской он смотрит в бинокль на нас, на мир социализма, - шутил Гагик, вспоминая недавно насмешившее всех сообщение газет.
Ребята весело смеялись, а звонче всех Шушик, которой всегда нравились шутки неутомимого Гагика.
…По западному склону скал, на которых стояли дети, вились узенькие тропки. По ним ловко бегают дикие козы, живущие в недосягаемых для человека расщелинах и пещерах.
Здесь встречаются и каменные бараны, или арменийские муфлоны, как называют их зоологи. Но живут они на травянистых склонах гор, у их подножий, или в пустынных, мертвых долинах. Чаше же всего муфлонов можно видеть на голых холмах, тысячелетия назад оторвавшихся от горных хребтов и разбросанных теперь по левому краю Араратской долины.
Еще издали видно - целое стадо пасется на одном из этих холмов. Так и кажется, что сейчас тебя бешеным лаем встретят собаки. Выйдет пастух, уймет собак, а тебя позовет в свой шалаш и угостит овечьим молоком.
Но нет здесь ни собак, ни пастухов.
Наметанный глаз охотника давно уже различил бы на вершине холма барана - вожака. Подобный изваянию, стоит он на своем каменном постаменте и, гордо подняв голову, бдительно озирает окрестности. Это часовой. Заметив опасность, он резким свистом, похожим на змеиный, предупреждает стадо. И оно собирается, сбивается в массу и, следуя за вожаком, мгновенно исчезает в холмах. Словно это был мираж. И снова пустынным и мертвенно безмолвным становится все вокруг.
Все это хорошо знал Ашот. Вместе с отцом он не раз ходил по следам муфлонов.
- Вот это Марал-Бахан,[6] - показал Ашот на низенькую гopy с куполообразной вершиной. - Говорят, что муфлоны поднимаются на эту гору и подолгу смотрят оттуда на Арарат. Зачем - не знаю. - Потом Ашот показал на ущелье: - А это и есть Барсово ущелье. Видите - с трех сторон его окружают скалы, точно стены. Со стороны, выходящей в Араратскую долину, оно открыто, но и там выхода нет: внизу пропасть. А с другой - снова скалы. В Барсово ущелье есть всего лишь один вход - видите вон ту узенькую тропинку? А все другие обрываются тут, не достигая и середины склона. Ну, - воскликнул Ашот, - как сказал бы дедушка Гагика: пусть все, у кого есть печень, следуют за мной!
И, перепрыгивая с камня на камень, он стал спускаться.
Печень была, по - видимому, у всех, потому что товарищи последовали за Ашотом. Правда, Саркис в последний момент совсем было решил отказаться от этой прогулки, но, когда товарищи, не оборачиваясь, пошли вперед и исчезли за острыми, словно клинья, камнями, парню стало не по себе. Один… Лишь угрюмые орлы на зубьях утесав да внезапно налетевший с гор бурный порыв ветра.
«Уйти? Но эдак я и до села, пожалуй, не доберусь», - подумал он, и неясное чувство страха сжало его сердце.
Он постоял, подумал, но колебания были недолги.
«Эх, не потерял же я разум, чтобы одному идти домой по этим скалам и ущельям!» И, сердито брюзжа, Саркис поплелся вслед за ушедшими вперед товарищами.
