– Во-пегвых, он пытался помешать сделке Фгона Столяга с двумя жителями внешнего витка, котогые, на совегшенно законных основаниях, намегевались пгодать означенному Фгону свою племянницу, котогую были не в состоянии содегжать. Во-втогых, когда пгеступнику не удалось согвать сделку, он гешил…
И так далее. Уродец обвинял Духова в «незаконном проникновении в кельи милосердия», «попытке хищения собственности Фрона Столяра» – под «собственностью» он подразумевал Шэрон. И, наконец, в «коварном убийстве представителя власти внешнего витка».
Закончив, Фрон поднял башку и поглядел на Андрея. Костистая, с выдающимися скулами, рожа исказилась от ненависти.
– Шкурник… – заговорил третий Фрон. Он поднялся и, хромая, вышел из-за стола. Широкое туловище клонилось вправо, длинные костлявые руки безжизненно висели. Левую половину лица закрывала зеленая ноздреватая опухоль. Она едва не срасталась с Очагом Умений, похожим на грушу. – Признаешь ли ты, что совершил все вышеперечисленное?
– Я-а… – Андрей растерялся. Меньше всего он ждал, что придется говорить.
– Отвечай! – повысил голос картавый.
«Скажу все как есть», – решил Духов.
Он вновь попробовал устроиться хоть немного удобнее, но лишь раскачал клетку. И заговорил:
– Я только хотел, чтобы у девочки Шэрон все было хорошо. Вы не представляете, что ей пришлось пережить. Когда на Степную Обитель напал Пожиратель, она потеряла мать и отца, которых очень любила…
– Нас не интересует, кто что пережил и кто кого любил! – с раздражением прервал Фрон, сидящий в центре. – Тебе задали вопрос. И ты обязан дать ответ. Вот и все.
– Хорошо, – сказал Андрей, глядя на уродца. Наконец-то он почувствовал – злость. – Я все признаю. Но я не хотел убивать. И никакое это не «ковагное убийство», – он передразнил картавого Фрона, тот затрясся от ярости. – Я защищался. Столяр хотел сжечь меня. Кинул шар красного пламени, я загородился зеркалом. Шар отразился и угодил в Столяра. Это случайность. Если бы он дал нам с Шэрон уйти, ничего бы не произошло…
– А почему Столяр должен был дать вам уйти? – холодно поинтересовался тот Фрон, что вышел из-за стола. – Девчонка – его собственность. Ты хотел ее украсть. Это он защищался.
– Знаете, что он хотел сделать с Шэрон?! – Духов не выдержал – заорал: – Вы хоть раз видели попрошаек из келий милосердия?! Видели, во что ваш Столяр превращает детей?! В уродов! В калек с протезами вместо рук и ног!
– Кельи милосердия принадлежат… – Фрон помедлил, пожевал губами, – принадлежали Столяру. И все их обитатели – тоже его собственность. И он вправе был делать с ними все, что считал нужным. Если бы не Столяр, эти дети не имели бы крыши над головой и один за другим дохли бы от голода. А так у них были и жилье, и пища. А те… гм… изменения, которым подвергал детей Столяр, – всего лишь плата за его милосердие. Не мог же он просто содержать дюжину дармоедов, они должны приносить хоть какую-то пользу. А чтобы пользы было больше, Столяр придавал своим подопечным соответствующий товарный вид.
– Товарный вид?! – с горечью переспросил Андрей. – По-вашему, отрезать ребенку ногу, заменить глаз стекляшкой на пружине, сломать спину или зашить рот – значит придать товарный вид?!
Фрон хотел ответить, но тут встал другой судья – тот, что сидел по центру.
– Вам не кажется, – прищурившись, тихо проговорил он, – что рассмотрение дела зашло куда-то не туда?.. Перед нами клетка с убийцей. Доказывать ничего не требуется, поскольку взяли его на месте преступления. А мы вместо того, чтобы просто огласить приговор, пустились в рассуждения и, скажу больше, начали оправдываться. И перед кем?! Перед преступником! Не человеком, а существом, которому место в одном ряду с Гнильцами, Извергами и Пожирателями! Это нелепо и должно быть прекращено сейчас же!
Двое других судей отозвались одобрительным бормотанием. Андрей уперся затылком в прутья и зло усмехнулся. Другого он и не ждал. Кто он такой, чтобы заставить представителей власти «пуститься в рассуждения и начать оправдываться»? Приговор был готов уже в тот момент, когда Столяр – монстр, искалечивший дюжину детей, – превратился в обугленную статую. А суд – это игра. Точнее, пир. Фроны ведь любят лакомиться страхом, болью и отчаянием.
