Однако первое время Винсент ван дер Рис был очень одинок на Яве, так как его единственный сын Риган остался со своей тетушкой в Амстердаме заканчивать образование, а болезненная жена Винсента Морин, урожденная ирландка, умерла по пути в Ост-Индию. Поэтому голландец всего себя отдал работе дипломата и организации торговли. И труд его дал свои результаты: через несколько лет после его прибытия на Яву всем стало очевидно, что голландцы доминируют в торговле на Островах Пряностей.
Спустя четыре года к отцу в Батавию прибыл семнадцатилетний Риган ван дер Рис и тоже посвятил себя освоению торгового бизнеса. Примерно в это же время в порту объявился и красивый, стройный испанец, сын разорившегося дворянина из Малаги — Цезарь Альварес, который был лишь на несколько лет старше Ригана.
Молодому ван дер Рису никогда не нравился темноволосый красавец Цезарь, но европейцев в Батавии было так ничтожно мало, что им волей-неволей пришлось объединиться в небольшую торговую колонию; служащие обеих корон, морские капитаны, купцы и их жены — все они держались вместе, если не ради безопасности, то ради общения и дружбы в этом райском уголке, таком далеком от родной земли. Но какие бы ни складывались отношения, на первом месте стояла работа, и дни проходили в агрессивном торговом соперничестве.
Неприязнь Ригана к Цезарю Альваресу основывалась не столько на антипатиях голландцев к жеманной величавости и обходительному притворству испанцев, сколько на той неприглядной роли, которую сыграл Альварес в преждевременной смерти Винсента ван дер Риса…
В 1615 году Риган, когда его сыну было четыре года, отправился с женой Титой и ребенком в путешествие на родину, в Нидерланды. Эта поездка задумывалась как сентиментальная и деловая одновременно: у Ригана было несколько деловых поручений от отца, а для Титы и мальчика путешествие представлялось увлекательным и полным открытий. Но, увы, ничему этому не суждено было сбыться. Прежде чем корабль «Тита», капитаном которого был старый друг Винсента ван дер Риса, достиг Кейптауна, где планировалось пополнить запасы провизии, судно атаковали испанские пираты. Бедную Титу зверски убили ударом испанского палаша на глазах у Ригана. И последнее, что он увидел перед тем, как потерять сознание, — это его сын, отбивающийся от бандита, который старался оттащить малыша от мертвой, залитой кровью матери. Эти сцены навсегда запечатлелись в памяти Ригана, а кроме того его постоянно мучил вопрос: почему из всей команды его одного оставили в живых, снабдили продуктами и водой, посадили в маленькую шлюпку, в то время как остальные пассажиры и капитан, мертвые либо умирающие, были безжалостно брошены на корабле? Возможно, придет час, когда он найдет всему этому объяснение.
Через два или три дня (прошло уже восемь лет, и Риган точно не помнил) ему повезло: лодку заметили с бригантины, тоже испанской, направлявшейся в Кадис. Однако счастье забрезжило ненадолго. По прибытии в испанский порт Кадис его обвинили в том, что он якобы был членом команды недавно потопленного голландского пиратского судна, грабившего португальские и испанские корабли, которые направлялись к африканскому побережью. Ригана заковали в кандалы и поместили в тюрьму без всякого суда. Почти шесть лет он, как в аду, провел в одной из темниц Севильи.
Около пяти лет главный представитель голландской Ост-Индской компании, сраженный горем, считал своего сына убитым вместе с невесткой и внуком. Пока однажды торговое судно из Роттердама, прибыв в Батавию, привезло известие о каком-то голландце с наружностью Ригана, заключенном в одной из ужасных тюрем Филиппа III в Севилье или Кадисе.
Новость, пусть и неточная, взволновала старшего ван дер Риса. Дальнейшие розыски, с осторожностью осуществляемые одним из капитанов голландской компании, бросившим якорь в Кадисе якобы по причине поломки и пополнения запасов продовольствия, позволили установить, что некий «Вандери», как звали его заключенные, находится в тюрьме в Севилье и что действительно мужчина этот светловолос, а лет ему двадцать восемь-двадцать девять.
