— Но занавесок было восемь штук! — заорал полковник.
— Но они были узкие, все тридцать сантиметров шириной! Часть ткани ушла на палантин. Одна занавеска осталась, но я сняла ее с окна, чтобы не спрашивали, где остальные.
— Двадцать пять нарядов вне очереди! В свинарник, к свиньям, выгребать дерьмо из-под свиней!
— Я очень вас прошу не надо в свинарник!
— До конца службы, к свиньям, на ферму!
— Я согласна, — сказал Лебедушкин, — занавески были изумительные, но посмотрите мой спектакль в костюмах с музыкой и со светом, и тогда вы поймете, что жертва не была напрасной!
— Дело не в свиньях. Есть еще одно обстоятельство в этом деле, а именно — свинарь. Он в два раза тяжелее любого борова и в два раза похотливее, может быть, наконец он перестанет заниматься рукоблудием?! Так что быть тебе свинаркой, Коля! Может быть, мы и свадьбу сыграем.
Лебедушкин впервые испугался. Преображение командира части было страшным.
— Я заклинаю вас, я умоляю вас! Не надо на ферму! Дайте мне шанс, позвольте мне сыграть спектакль!
— Хорошо, сыграй! Я посмотрю! Но если спектакль плохой, я сдержу слово!
— Дайте скорее спички!
— Зачем?
— Мне нужно сделать грим, мне нужна сажа, я подожгу бумагу!
Полковник вышел на свет, достал зажигалку, отдал ее Коле и сел на одно из пустующих алых кресел первого ряда.
— Погодите одну минутку! Я так волнуюсь.
— Еще бы!
— Я даже перед поступлением в школу-студию МХТ так не волновалась, — сказал Лебедушкин.
Такой омерзительной рожи, как у вашего жениха, Наталья Сергеевна, я отродясь не видывал. У него под ногтями грязь всей Вселенной, все черви этого мира, вся флора и фауна! От этого вашего будущего супруга воняет так, что свиньи падают в обморок, и нашатырь не в состоянии воскресить их обморочные души. Еще бы тут не волноваться! Я поэтому и направил его в свинарник, что от десантника не может так вонять.
— Одну секунду, я поставлю свет.
Лебедушкин направил лампу и железный фонарь
в глубину сцены.
— Мне уже не нравится ваш спектакль, — закапризничал Кинчин.
— Не торопитесь, мне кажется, что вы человек большого вкуса.
— Ну, долго ждать? ...Мои занавески!
Актриса убежала за кулисы, со сцены ушел свет. Тьма на сцене слилась с тьмой зрительного зала. Из темноты зазвучала волшебная обволакивающая музыка. Актриса, еще недавно числящаяся в списках личного состава части № 5544 рядовым Николаем Лебедушкиным, выбежала на сцену и стала играть монолог во всю мощь собственного таланта красивым уверенным сильным голосом:
Ты умер.
Твои глаза жадно глотают тьму,
Как две цапли воду после долгого перелета
через пустыню.
Лебедушкин читал пьесу пританцовывая, размахивая длинными рукавами платья, касаясь длинным жезлом каких-то странных предметов, стоящих на сцене, которых полковник не видел раньше. Читал, почти пел слова:
Твое тело будет предано земле и огню,
Оно сгорит, оно распадется на атомы,
Но это не страшно, ибо тело есть только кокон,
А душа твоя есть бриллиантовая стрекоза,
Она освободится от кокона и будет сорок дней
Парить в околоземном эфире,
Слушая о любви к тебе,
Собирая силы для будущего путешествия.
Она полетит к своей новой жизни,
Пересекая океаны времени,
И скоро твоя постоянная душа
Достигнет суши, и начнется новая жизнь.
Твои глаза, вдоволь напившиеся тьмы,
Снова распахнутся навстречу солнечному свету,
Ты побежишь босыми ногами по росе...
Полковник слушал, затаив дыхание, он окаменел, превратился в ящерицу на камне, наблюдающую за прибоем. Представление нравилось ему все больше и больше. Он не понимал смысла действа, но в него медленно сочился, входил дух от этих слов. Образ принцессы Сольминор, ее речь медленно поглощали его душу, он подчинялся этой бессмыслице. Они, эти слова и образы, зацепились за невидимые нити в его измученной, глухой и ослепшей душе и даже доставляли ему непонятное и странное удовольствие. Слова и образы своей непонятной гипнотической властью заставляли подчиниться себе, молчать и слушать. Это ужасно напугало Кинчина. Потому что он не привык подчиняться никакой власти над собой.
Вдруг неожиданно для самого себя полковник вскочил на ноги.
— В свинарник! — закричал он.