— Не могу комиссовать! — сказал полковник. — О части станут плохо говорить, мол, там парней переделывают в баб. Все заслуги перед Отечеством забудут, а вот дурной случай запомнят и еще издеваться станут. Так устроен человек.
— Тогда в малом пойдите навстречу, освободите меня от занятий, это бесчеловечно, девушке тащить по полю ящик с патронами и гранатометом.
Вода вскипела, Лебедушкин перелил кипяток в чистую кружку и бросил туда черный порошок. Порошок растворился. Полковник почувствовал аромат кофе и взял горячую алюминиевую кружку в правую руку.
— Я подумаю, — сказал командир части. Он докурил сигарету, допил кофе, накинул тулуп и ушел, не попрощавшись.
Лебедушкин снова остался один. За окном завыла метель. Коля ушел за кулисы и выключил свет. В зале и на сцене стало темно. Коля сел на табурет и стал стягивать с ноги сапог. Сапог сидел крепко. Вдруг из темноты до него донесся знакомый голос капитана Багаева.
— Здравствуй, здравствуй, девица красная!
— Здравия желаю, товарищ капитан, — сказал Лебедушкин, почему-то встал на ноги.
Багаев включил фонарь. Тонкий луч света пополз по стене, словно свет «театральной пушки». Светящийся круг полз по стене, потом перекинулся на зрительный зал, выхватил из темноты девушку, стоящую около кровати на авансцене. В одной руке она держала сапог. Багаев ударил светом в лицо. Луч больно слепил глаза, но Коля терпел.
— Объясни мне, солдат, зачем ты рассказал высокому начальству про обычаи и нравы нашей роты?
— В воздухе повисла странная и непонятная пауза, — быстро нашелся Коля. — Эдакая неловкость, надо было как-то поддержать разговор, а лучшей темы я не нашла.
Багаев легко, словно черная птица, взлетел на сцену.
— По твоей вине мне опять задержали звание. Мне что, в капитанах всю жизнь ходить?!
Изуродованное злостью лицо Багаева вплотную приблизилось к лицу новобранца.
— Зато у вас высокое положение в мире, что находится за пределами милости Божьей. В царствии тьмы есть своя табель о рангах, — витиевато ответил Лебедушкин.
— Неужели? — улыбнулся капитан. Это была улыбка садиста. Лебедушкин знал, что все издевательства, которые он вынес и вытерпел в первые месяцы службы, творились по личному указанию капитана.
Лебедушкин моментально нашелся, что ответить:
— У вас очень высокое положение. Черная душа шестнадцатого циклона в домене его величества Сатаны. Вам надо идти в церковь, становиться на колени и стоять в бесконечной молитве семнадцать недель, пока края души не просветлеют.
— Откуда такая смелость суждений, рядовой Лебедушкин? Потому что стал близок к начальству? И что это за близость, из-за которой рядовые первого года службы читают мораль офицеру? Зачем он приходил? Чем вы занимались с командиром части, неужели прелюбодействовали?
— Это несчастье, когда сознание ничем не отличается от сбитых каблуков, — сказал твердо Коля.
— Он лапал тебя? Девица красная?
Багаев протянул руку к груди Лебедушкина.
— Не прикасайтесь ко мне, кентавр! — закричал Лебедушкин.
— Может быть, сходим в кино? Вот увидишь, он не сделает тебе предложение! А я — другое дело, я не обману!
— От вас несет серой, вы ад несете в себе! Гной, разложение, сифилис, вонь геенны огненной, гниение тюремной параши — вот основные компоненты, из которых в аду приготовляли вашу уродливую душу.
Багаев был потрясен смелостью желторотика, но умело скрыл свои эмоции.
— Хочешь домой, в Москву? Мы отправим тебя домой... в цинковом гробу. В твой гроб я положу мои капитанские погоны. Клянусь тебе, живым отсюда не уедешь. Прощай!
Багаев рассмеялся, лихо, словно на балу, развернулся на каблуках и исчез во тьме.
Он шел к выходу по лучу, потом выключил фонарь, и стало тихо.
— Я не боюсь, — закричал Лебедушкин в спину дьяволу.
— Напрасно, — раздалось из кромешной тьмы, — ведь я — твоя смерть. Бойся меня, думай обо мне.
