Но выражение его лица не смягчилось. Наверное, ему теперь собственное предложение кажется еще более глупым. Мало того, что я его не люблю, так еще и рискую остаться без Дара, а мою подругу обвинили в воровстве. Совсем неподходящая для него партия.
– Но ее арестовали, – ответила я. – Неужели Вернер вам ничего не рассказывал? Он наверняка встречался вчера с Моникой.
Я была в этом уверена. Вернер не мог не переживать за исход разговора Моники с родителями, а значит, ждал ее если не у телепортационного пункта, так в общежитии Академии.
– Встречался, – сказал Николас, – он об этом говорил. Но что арестовали вашу подругу – нет. Возможно, он ушел до того?
– Возможно, – неохотно ответила я.
Вернер нравился мне все меньше и меньше. Я не Регина, мне недостаточно веселого характера, чтобы искренне восхищаться человеком. С Даром этого курсанта происходят странности, которые он пытается объяснить семейными наработками. Но нигде, ни в одном справочнике, ни в одном тонком или толстом томике по магии я не встречала упоминания о подобных методиках. Ни единого, даже такого, которое можно было лишь с большим допущением посчитать таковым. Все методики, относившиеся к человеческой магии, поднимали Дар несильно, но потом он никогда не падал. Не было это волнообразной кривой взлетов-падений. Резких взлетов и не менее резких падений. А вот орочьи зелья давали как раз такую картину – с выраженными скачками. Но это лишь мои предположения, которыми я ни с кем не делилась. Слишком невероятной для меня была связь будущего военного с потенциальным противником. Пусть сейчас отношения со Степью были намного лучше, чем раньше, но несколько столетий постоянной вражды из истории не вычеркнешь.
– Вернер вам не нравится? – спросил Николас. – Считаете его слишком легкомысленным для будущего военного мага? Это не так. В сложных ситуациях он действует очень четко, без сантиментов.
– Дело не в его поведении, – ответила я. – Мне все в целом не нравится. Я понимаю, что это выглядит для вас глупо, но мне кажется, что…
Я замолчала, не в силах облечь свою мысль в слова. Озвученное становится обвинением, которыми я и без этого слишком легко разбрасываюсь. Дар Вернера, Моника, ее ценности, арест Регины казались мне связанными в единую цепь, точнее – спутанными в клубок, из которого торчат совсем не те кончики ниток, за которые нужно тянуть. Ни одного доказательства, лишь смутные подозрения, основанные на моих не слишком обширных знаниях.
Николас молчал, договорить он меня не попросил. Мне показалось, что он и без того понял, что я хочу сказать. Не только понял, но и сам задумывался об этом. И точно так же желал, чтобы все странности Вернера объяснялись только нестабильностью Дара. Николасу было намного сложнее, чем мне, – для него речь шла не просто о курсанте, а о друге. Кому верить, как не тому, от кого, возможно, будет зависеть твоя собственная жизнь?
Я чуть скосила взгляд на спутника. Николас шел, глядя строго вперед. По его лицу сложно было понять, о чем он думает. Получается, что в это дело замешаны его друг и моя подруга. Кто ему Регина? Никто. Особенно если учесть, что нашей помолвке придет конец через несколько дней, после чего мы никогда уже не встретимся.
– Если Регина ни в чем не виновата, ее должны скоро выпустить, – отвечая скорее своим мыслям, чем моему невысказанному вопросу, сказал Николас.
– Я уверена, что она ни в чем не виновата, – твердо сказала я. – А вот вы, Николас, можете сказать то же про своего друга?
– Что он никогда раньше не брал чужого? Могу.
Я хотела было ему сказать, что фраза эта звучит довольно двусмысленно, словно он не уверен, что сейчас Вернер такого не делал. Я даже повернулась к нему, чтобы высказать это, глядя ему в глаза. Но не смогла. Ему и без того было слишком больно. Я вдруг поняла, как ему сейчас тяжело даже просто идти рядом со мной. Мне вдруг стало невыносимо жаль, что я его не люблю. Что люблю другого, того, кого сейчас нет со мной рядом. Николас переживал все выходные, даже с занятий ушел, чтобы со мной поговорить, а ведь в Военной Академии нарушений не спускают.
