– Если бы такие средства существовали, мы бы о них непременно знали, – возразила Регина. – И он же говорил, что для их семейной разработки такие колебания нормальны и что потом Дар у всех стабилизировался на максимуме. Он это при мне говорил.
– У семейных разработок могут быть свои особенности, но о таких я никогда не слышала, – мои сомнения никуда не хотели уходить, хоть оснований для них и не было. – Но если Вернер уверен в результате, тогда я не понимаю, чего Моника так боится этой поездки.
– Ей кажется, что ей запретят возвращаться в Академию, – ответила подруга. – Учится же она не очень, вот и думает – вдруг родители нашли ей жениха и хотят срочно замуж выдать.
– Силком? – мне эта мысль показалась такой забавной, что я невольно рассмеялась. – Регина, как они могут ее заставить? Если этот вопрос встанет всерьез и выбор родителей ей не понравится, пусть начинает учиться и живет на стипендию. Вещей у нее столько, что до конца учебы можно новое не покупать.
– Так она же за модой следит, – напомнила Регина. – А до конца нашей учебы сколько раз фасоны поменяются…
– Если ей новые платья дороже Вернера, в которого она влюблена, то пусть выходит за жениха, выбранного родителями.
– Злая ты, – улыбнулась подруга.
– Регина, Моника только предполагает, зачем ее родители вызвали. А ты уже уверена, что она ничем жертвовать не будет. Значит, думаешь, что Вернера она не любит, да?
Регина горячо запротестовала, уверяя меня, что любовь Моники самая что ни на есть настоящая и что Моника наверняка пожертвует ради Вернера всем. А уж платьев ей будет точно не жалко. Чтобы не расстраивать подругу, я с ней согласилась, хотя сильно сомневалась в ее правоте. Но ссориться не хотелось, и без того она часто на меня обижалась в последнее время.
Меня известие о продлении сборов скорее порадовало, чем расстроило, – разговор с Николасом откладывался, и я очень надеялась, что навсегда. Но надежда эта была призрачной. После нескольких вопросов наших постоянных покупательниц, не постеснявшихся у меня лично узнавать все нюансы этой пикантной для них истории, не было никакой уверенности, что Николас забудет ко мне дорогу. Круги от брошенного его отцом камня разбегались, грозя полностью перевернуть жизнь Лоренцов. Даже если сам Николас уже успел пожалеть об опрометчивом предложении, общество не даст ему забыть обо мне. Пока я всем ровно отвечала, что отказала курсанту сама и что его отец оскорблен за сына. Это не противоречило версии, которой придерживалась семья Лоренц, но мне не очень-то верили. Кивали с этаким снисходительным сожалением, всем своим видом намекая, что рассказ мой не слишком правдив. С этим я ничего поделать не могла, разве что теперь задерживалась в торговом зале только при необходимости.
Тетя Маргарета нашла себе занятие. Она упорядочивала оставшиеся после моей мамы записи и делала дополнительные заметки к ним, основанные на книге по орочьим зельям, которую я купила в тот день, когда встретила Рудольфа после долгого перерыва. И о нем я совсем не хотела думать, но почему-то иной раз незначительная мелочь вызывала совершенно глупые и ненужные воспоминания, такие яркие и живые, что мое нынешнее существование казалось еще унылее и тусклее. Я злилась на себя, но ничего не могла сделать – все это происходило помимо моего желания. Вот и сейчас, глядя на аккуратные строчки тетиных записей, я вспоминала саркастические слова Рудольфа о коллекционировании помолвок, а вовсе не о родной матери. Но о матери я знала лишь с тетиных слов, а… Тут я все же взяла себя в руки и стала внимательно слушать тетю.
– Вот это зелье, смотри, оно полностью блокирует человеческую магию, – говорила тетя, показывая разворот купленной мной брошюры, – но только если его без других использовать. Если комбинировать, то результат может быть самым разным. Мне вот интересно, как Эльза додумалась с ним вообще экспериментировать? Она могла и собственный Дар притушить.
– А поднять им Дар можно? – заинтересовалась я, сразу вспомнив про разговор с Региной. – Не самим этим зельем, конечно, а в комплекте с другими.
