Вот когда я пожалела, что нашей дверью нельзя хлопнуть. Закрывалась она тихо и беззвучно, за что отвечал специальный артефакт, который на моей памяти ни разу не ломался. Не случилось этого и сейчас. В торговом зале была одна Анна, в моей помощи она не нуждалась, так что я с ней лишь поздоровалась и ушла к себе. В одном Николас прав – забыть его у меня не получится, – воспоминания о его поцелуе прочно засели в моей голове, ничему не желая уступать место. Конечно, я иной раз в мечтах представляла, как это будет, но и не подозревала о шквале эмоций, которые меня захлестнут. Захлестнут, закружат водоворотом. Боюсь только, были эти эмоции не мои – отражение чувств Николаса, которые ему удалось передать через поцелуй. Слишком их много было, этих чувств, слишком сильными и горячими они были. Нет, нужно держаться от него подальше, не следует дразнить мужчину, от которого меня так многое отделяет. Я твердо решила – никуда с ним больше не пойду. И браслет его не возьму, пусть он будет сделан хоть из лунного металла.
Регина бы меня не поняла. Она не привыкла думать о будущем, оно казалось ей простым и счастливым. Влюбится, женится, и заживут они душа в душу. А как же иначе? Сердце ее уже открылось для новой любви, но на горизонте не было ни одного мундира. Поэтому она пока довольствовалась наблюдением за чужим счастьем, и разлука любящих сердец казалась ей жестокой несправедливостью. Только Моника и Вернер нашли друг друга, и на тебе – ему тут же пришлось уехать. Думаю, если бы я выразила хоть малейшее сожаление по поводу отъезда Лоренца, мне тоже досталась бы порция утешений. Но я такой глупости не сделала, поэтому все внимание Регины безраздельно принадлежало Монике. Монике с распухшим носом и красными глазами. Та страдала, грустно грызла кончик карандаша и с отсутствующим видом сидела на всех занятиях. С таким же видом с них и ушла в сопровождении участливой Регины. Я проводила их глазами до входа в общежитие, вздохнула и пошла домой. Мне тоже хотелось обсудить с кем-то случившееся, но с кем? Не тете Маргарете же рассказывать? Да и Регине я не уверена, что стоит о таком говорить: не так давно она была заинтересована во внимании Николаса. Не будет ли ей обидно и неприятно?
Я шла, полностью поглощенная своими мыслями, поэтому оклик Рудольфа застал меня врасплох:
– Штеффи, какая неожиданная встреча!
Почему-то я сразу решила, что он меня поджидал, хотя лицо его выражало искренние удивление и радость, словно он проходил мимо и случайно меня увидел. В душе зашевелилось смутное беспокойство. Если он настолько срочно захотел со мной встретиться, значит, я опять оказалась во что-то замешана. В то, что у него внезапно проснулись чувства, я ни за что не поверила бы. Хотя поговаривали, что ревность иной раз вытворяет странные вещи, а основания для нее у Рудольфа вчера появились. Только основа ревности все равно – любовь, а ее не было.
– Добрый день, инор Брайнер, – ответила я. – Не смогли вчера найти нужное в книжном? Решили сегодня вернуться?
Рудольф радостно мне улыбнулся, словно я его пригласила в гости на чай с собственноручно приготовленным тортом. Но я улыбаться в ответ не стала, лишь сделала попытку его обогнуть и пойти дальше.
– Штеффи, ты на меня злишься из-за вчерашнего? – спросил он. – Мне не следовало этому курсанту говорить о нашей помолвке.
– Я не злюсь из-за вчерашнего, – ответила я. – Вы имеете право говорить все, что считаете нужным, инор Брайнер.
– Забавно, – сказал он, – ты совсем не меняешься. Такая же церемонная и независимая.
– Рада, что вас позабавила, – сухо ответила я. – Всего хорошего, инор Брайнер.
– Штеффи, погоди, – сказал он. – Мне нужно с тобой поговорить.
Почему-то мне показалось, что он хочет объясниться. Рассказать, где он был и почему не имел возможности прийти ко мне раньше. Возможно, с этим как-то связан его шрам, к которому все так же хотелось прикоснуться. Но права на это у меня не было. Поэтому я просто остановилась, чтобы его выслушать.
– Не будем же мы торчать посреди улицы? – проворчал он. – Ты обедала?
Я невольно улыбнулась – вчера о том же и в тех же самых выражениях спрашивал у меня Николас. Видно, и Рудольф вспомнил о нем, так как нахмурился и переспросил:
