Окончания стиха Кречетову услышать не удалось. Бестужев чуть замялся, подыскивая рифму, и в паузу влез даже не подошедший, а подбежавший Мюллер.
– Андрей Владимирович, извините! Можно вас на минутку?
Военных профессор традиционно жаловал не слишком, а уж гвардейских хлыстов терпеть не мог.
– Говорите, – кивнул Кречетов.
У него от офицеров тайн не было. Вернее – почти не было.
Мюллер несколько замялся. Бестужев уловил причину и демонстративно принялся поигрывать зажатым в руке стеком. Стек он таскал на английский манер, дабы резче выделяться на общем фоне.
– Я тут попытался замерить долготу, – смерился с присутствием Бестужева профессор. – Понимаете, Андрей Владимирович, получается какая-то ахинея. Такого просто не может быть. Вы только посмотрите.
Он протянул начальнику листок с измерениями.
– А вы уверены, что замеряли именно это? – влез в разговор Бестужев. – Может, задумались и вместо долготы извлекли квадратный корень из какого-нибудь уравнения?
Вспыхнувший от возмущения профессор наградил его таким взглядом, что гвардеец едва сдержал довольную улыбку.
– Я проверил полученные данные. То же самое.
Вычислениям профессора Кречетов привык доверять.
– Вы хронометр проверяли? – спросил первое, что пришло в голову полковник.
– Обижаете, любезный Андрей Владимирович! Приборы в полном порядке.
– Понимаете, Карл Иванович, я не вполне уверен, что сутки здесь длятся наши двадцать четыре часа.
– Вы правы, – протянул Мюллер. Ему стало несколько неудобно, что он не подумал о подобной возможности. События накатывались так, что до сих пор не было времени на вдумчивые неторопливые исследования. Затем профессор хлопнул себя ладонью по лбу и торопливо проговорил. – Все время забываю про другой мир, и необходимость узнавать буквально все. Вплоть до самого элементарного. Та же сила тяжести, например.
– А я-то думаю, отчего так легко себя чувствую! – воскликнул Бестужев.
Стоять молча он не любил. Раз уж нет другого развлечения…
– Так займитесь этим, Карл Иванович. Продолжительность суток, вероятные координаты. Если можно – что за звезда светит в небе. Явно же не солнце.
Самого полковника точные науки интересовали в той степени, в какой помогали справиться с заданием. Или – мешали ему. Но здесь все было крайне важным, и без всевозможных вычислений и определений было просто не обойтись.
Хватало и других проблем. Пока шел разговор с профессором, сразу шесть или семь мальчишек подбежало к казакам, загомонили что-то на своем языке, и Цыганков, задав пару уточняющих вопросов, направился к командиру.
«Надо спросить, как он умудряется понимать здешнюю речь,» – машинально подумал Кречетов.
В следующий миг ему стало не до праздного любопытства.
– Разрешите доложить, ваше высокоблагородие! Пацаны говорят, будто господин Воздвиженский вышел из селения и направился к скалам.
– Зачем? – от Михаила Кречетов подсознательно ожидал любой глупости, однако не такой же и не сейчас!
– Не могу знать. Местные видели, как он шел, а зачем, кто ж его знает? – урядник едва сдержался, дабы не раскрасить речь парой цветастых оборотов. – Может, сдуру, а, может, искал чего.
Худших причин Цыганков в случившемся не нашел. Дезертирство в чужих горах было равносильно самоубийству, а войти в сговор с врагами аминов студент физически не мог.
– Так, – теперь, получив информацию, Кречетов не колебался. Только жалел, что людей практически нет. – Цыганков! Отправляемся немедленно. Втроем по следам студента. Вам, Василий Дмитриевич, надлежит остаться здесь. Отвечаете за имущество и за Мюллера с отцом Александром.
Он специально назвал Бестужева по имени-отчеству, стараясь подсластить пилюлю.
– Почему я, господин полковник? – вскинулся гвардеец.
– Больше некому. Казаки по части поисков опытнее. Должен же кто-то, черт возьми, остаться в селении! – не сдержавшись, выругался Кречетов. – Или вы хотите бросить все?
Уточнять, что не доверяет местным жителям, полковник не стал. Нет, он их и не подозревал ни в чем прямо, но мало ли что может случиться, если ввести их в искушение? В дальних экспедициях бывает всякое.
