Была пятница. Я проснулся около девяти часов и выглянул в окно без ясно охарактеризованной надежды увидеть нечто необычное. Но оказалось, что из всей мартовской недели этот день самый лучший.
Дождь лил непрерывным мелко моросящим потоком, пропитывая землю пока ещё холодной и способствующей простудным заболеваниям водой. Тёмные тучи заволокли небо, оставляя в душе место полуподвальным грёзам и не было ни малейшей надежды, что солнечные вчерашние дни вернутся не только в ближайшее время, но и вообще когда-либо. Я предвкушал долгие часы творчества.
Тот день был соткан из таких элементарных частиц материи, какие Природа приберегла для меня одного, словно понимая, что человеку иногда требуется, и даже необходимо, нечто мерзкое. Не подумайте, что я пессимист.
Завтрак, состоящий из пустых макарон и слабо заваренного чая DILMAH, не занял, как и предполагалось много времени, и самое лучшее, что можно было придумать, это сочинить одно или два стихотворения, или даже начало новой поэмы. На это я потратил около получаса, и действительно сочинил пролог большого произведения, дальнейший сюжет которого, кажется, так и не был воплощён в жизнь.
Скажу по секрету, несмотря на свою неординарность, день не предвещал ничего необычного и оригинального. Ну что такое день ? Беспорядочные мысли или полное их отсутствие; методичное хождение из угла в угол, в надежде на телефонный звонок, который ещё неизвестно, что за собой принесёт; тупое просматривание телевизионных программ; проблема – как провести вечер, что приготовить на ужин, читать ли на ночь, и… Скучно одним словом проникаться сущностью дня, раскладывая его по полочкам, протирая от пыли тряпочкой, подобно каждому третьему обывателю – прогуливающему перед сном свою собаку. Поэтому, я принял решение не загадывать, что ожидает меня ближайшие несколько часов, стоял у окна, и смотрел на серое небо.
Из моих окон открывался превосходный вид, состоящий из достаточного количества мелочей для любой поэтической души: маленький заводик, старое кладбище и многоэтажные дома.
Заводик, построенный лет десять назад изготавливал хлеб для города, а вот на старом кладбище уже давно никого не хоронили, многие могилы сравнялись с землёй, ограды покосились, памятники упали. Как-то проходя через кладбище, я остановился возле одного из таких покорёженных надгробий с белеющей надписью «спи спокойно». И мне стало грустно, что и на моей могиле быть может, будет такая же полустёртая, преданная забвению эпитафия. И я даже, чуть было не заболел, хотя, скорее всего причина болезни крылась в бушевавшей по городу эпидемии гриппа.
Но в основном со своего пятого этажа, я любил рассматривать проплывающие громады облаков, причудливых, цветных или нестерпимо белоснежных. Они звали меня с собой – непроизвольно заставляя почувствовать себя немного счастливее.
И вот стоял я у окна, всматриваясь в плотно укутанное тучами небо, и чувствовал во всей этой идиллии спокойствие одиночества. И настолько остро, словно неизбежность грядущего и была главным связующим звеном, определяющим человеческое настроение, как суть.
Я не знаю в мире ничего лучше одиночества.
Вы сомневаетесь?
Напрасно. Конечно, примеры из классики и жизни каких-то замечательных людей доказывают обратное. Но мы люди не замечательные и классическую литературу предпочитаем французскую. Что же остаётся? Снова и снова огорчаться.
Я всегда стремился к уединению. Стремился с какой-то обречённостью, будто суждено мне состариться, но так и не познать этого сладостного чувства. Мне казалось, тайны человеческого сознания, способности влияния на других людей откроются, лишь только пустота примет меня в свои объятья. И я отдавался этой пустоте, самоистязал желания общения и, в конце концов, высоко оценил первооснову тайного знания, оставшись практически без друзей и без чётко определённой цели – зачем мне всё это было надо?
С приближением вечера, как только я взялся за толстый роман, раздался первый телефонный звонок.
– Слушаю.
– Это я.
