– Тише, Робин! Слушай!
Это был старейший трюк в мире, но в девяноста случаях из ста он срабатывал.
Робин обернулся к двери, и старик тут же выхватил из ножен кинжал. Оттолкнув сына, он поднялся. На момент скрюченные ноги и спина распрямились, послышался радостный смех. В минуту его смерти сын должен увидеть прежнего Джорджа Обри.
– Теперь ты можешь идти, Робин. Я ухожу первым!..
Вонзив себе кинжал в сердце, старик пошатнулся и рухнул на пол.
Робин осторожно положил тело Джорджа Обри на убогое ложе. Для его отца больше не будут цвести алые розы в саду Эбботс-Гэп. Здесь, в этой конуре, среди нищеты и грязи окончились его страдания. Но что значат грязь и нищета перед лицом смерти?
Опустившись на колени, Робин с сыновним почтением извлек кинжал из груди отца. Клинок был красным и влажным, и юноша сунул его в ножны, не вытирая. Его глазам представились огни и орнаменты церкви Эскуриала, а затем их вновь сменило огромное распятие, и послышался шепот Человека на кресте. Он вновь не понял смысла слов, но знал, что не случайно услышал их в эту священную минуту. Придет время, когда их значение станет для него ясным.
– Прощайте, отец, до встречи в ином мире, – вслух произнес Робин, целуя холодный лоб старика.
Когда он выпрямился, раздался громкий стук в дверь и чей-то зычный голос приказал:
– Откройте!
Глава 29. Старые трюки хороши всегда
Робин был абсолютно спокоен. В кабинете адмирала Санта-Крус непосредственная опасность уже превращала его в человека из стали и льда, но тогда у него было хоть немного времени для обдумывания каждого шага. Теперь же, вынужденный действовать немедленно, юноша испытывал не страх, а только ненависть. Вытащив из ножен шпагу, он поставил ее у стены рядом с дверью, придвинув к ней табурет. Затем, взяв в левую руку свечу, он бесшумно подошел к двери и стал спиной к выходящей на улицу стене хижины. Дверь, открывавшаяся внутрь, находилась по его правую руку. Робин протянул к ней руку, и в этот момент резкий приказ прозвучал снова:
– Откройте!
Юноша беззвучно рассмеялся. Он отпер дверь правой рукой, и, когда ключ повернулся в замке, руки пришедших надавили на панель. Крепкий засов напрягся, но не сломался.
– Откройте!
В голосе звучала властность, не нуждавшаяся в подкреплении приказа ругательствами и проклятьями.
«Да, я открою, но слишком быстро для вас», – подумал Робин.
Бросив свечу на пол, он наступил на нее. Хижина погрузилась во мрак. В маленьком окошке под потолком мерцала звезда. Робин помахал ей рукой. Кто знает, быть может, Синтия в этот момент смотрит на ту же звезду из окна своей спальни в Уинтерборн-Хайд? Взяв левой рукой за ножку деревянный табурет, юноша поднял его над головой, а правой рукой нащупал эфес шпаги, по-прежнему стоявшей у двери, упираясь острием в пол. Схватив шпагу, он отодвинул засов.
Отец использовал с ним старый трюк и добился своего. Робин собирался применить еще один против служителей инквизиции и также достичь успеха. Дверь открылась внутрь, заслонив собой юношу. Двое мужчин в черном с капюшонами на головах вошли гуськом. Первый держал факел в левой руке и шпагу в правой, второй нес пику.
– Так вот как ты держишь свое обещание, – мрачно произнес первый, обращаясь к трупу на койке и думая, что нищий просто спит. Но он не успел окончить фразу, так как табурет обрушился ему на голову, повалив его на пол. Покатившись под ноги второму солдату с пикой, первый прижал его к стене. Второй же едва успел увидеть Робина при свете факела, валявшегося на полу. Он схватился за пику, но это оружие было чересчур длинным для столь небольшого пространства. Тупой конец ударился об стену, и в тот же миг шпага Робина, блеснув в пламени факела вонзилась солдату в живот и приколола его к стене.
Опустив шпагу, Робин захлопнул дверь, ударив стоящего у порога третьего солдата, который с руганью свалился наземь, в то время как четвертый крикнул:
– Что случилось?
Робин подобрал факел. Несколько секунд он с окаменевшим лицом наблюдал, как умирающий солдат, все еще сжимавший пику, извивался, словно марионетка, на стене, к которой был приколот, барабанил по полу ногами и, задыхаясь, молил избавить его от невыносимой боли.
