он держит румпель,[39] а отец управляется с парусом. Они говорят на иностранных языках о зарубежных городах, которые собирались посетить вместе. Слезы хлынули из глаз мальчика, и комнату наполнили звуки рыданий. Робин опустился на скамеечку. Желтый балахон, лицо отца, измученное тюрьмой и пытками, дым, вьющийся над Кемадеро… Мальчик в нарядном костюме, скорчившийся на скамеечке для молитв, плакал, не стыдясь своих слез, как плакал у своего пинаса Ричард Браймер из Лайма, старый морской волк с загаром на лице и ужасом в глазах…
Сэр Френсис в этот момент въезжал в своей карете в ворота замка, все еще пребывая в раздражении из-за бесплодного визита. Он испытал бы большое облегчение, если бы мог заглянуть в длинную темную комнату дома миссис Паркер. Однако, это сделал кое-кто другой. Дверь медленно открылась, так что ни одна петля при этом не скрипнула. Она открывалась внутрь кабинета, и поэтому сначала скрыла Робина от взглядов пришедших. Но постепенно дверь отодвинулась назад, обнаружив скамеечку и мальчика, сидящего на ней и горько плачущего, закрыв лицо руками. Посетителями были мистер Стаффорд и Хамфри Бэннет. Хамфри пожал плечами и собирался заговорить, но наставник приложил палец к губам и закрыл дверь так же бесшумно, как открыл, а затем увлек Хамфри по коридору в общую комнату.
– Плакса! – воскликнул Хамфри.
– Да, теперь ты можешь смеяться. Но если бы ты засмеялся в его присутствии, заговорил или даже просто обнаружил себя, он бы никогда тебе этого не простил. Он бы ощущал стыд при виде тебя до конца дней.
– Неужели это имело бы такое большое значение? – презрительно осведомился Хамфри.
– Кто знает!
Хамфри Бэннет с удивлением посмотрел на своего наставника.
– Час назад вы не были так осторожны, оскорбляя его.
– За час могут произойти великие перемены, Хамфри, Даже не в такое неустойчивое время, как наше. Например, за час можно приобрести друга.
Хамфри рассмеялся.
– Если Робин Обри и приобрел этим вечером друга, то он как будто не слишком этому рад.
– Есть хорошее правило, Хамфри, – вздохнув, промолвил мистер Стаффорд. – Если ты намерен совершить поступок, который тебе не простят, убедись, что его стоит совершать, каким бы ничтожным он ни был.
Наставник был обеспокоен. Кто этот поздний визитер? Стаффорд подметил вмешательство Уолсингема днем во дворе, когда мальчик стоял на коленях перед королевой. Он знал о дружбе между министром и отцом Робина и подозревал, что посетителем был Уолсингем. Мальчик и его гость говорили достаточно долго. Что же хотел Уолсингем – если только это был он – от Робина Обри? Государственный секретарь был хитер, он имел шпионов повсюду, причем они не знали друг о друге, так что он мог подтверждать информацию одного заявлениями другого. Уолсингем держался в тени и не спешил, пока не соберет последний факт, и тогда действовал с быстротой молнии, о чем свидетельствовал Тайберн.[40] Мистер Стаффорд поежился. Огромный дом Хилбери-Мелкум имел свои тайны. Естественно, наставник боялся, что они уже известны или будут известны вскоре самой хитрой лисе среди слуг королевы.
– Погоди! – сказал он.
В конце концов, его беспокойство могло оказаться неосновательным. Возможно, Робина навестил какой-то безобидный джентльмен из Дорсетшира, пришедший поговорить с мальчиком о прошлом. Мистер Стаффорд вышел в коридор, остановился у двери кабинета Робина и прислушался. В комнате было тихо, хотя под дверью виднелась полоска света. Наставник вернулся в общую комнату.
– Позови его, – сказал он Хамфри, – и подожди, пока он ответит.
Хамфри Бэннет вышел в коридор.
– Робин! – позвал он. – Ты один?
Ответа не последовало, и он позвал снова:
– Робин! Робин!
Через несколько секунд послышался тихий и сдавленный голос Робина:
– Одну секунду, Хамфри!
После этого комната наполнилась звуками. Робин все еще сидел на скамеечке, когда зов Хамфри достиг его ушей. Он быстро вскочил, вытер глаза и щеки носовым платком и задул свечи рядом с распятием. Мальчик не хотел, чтобы даже его друг Хамфри видел признаки его слабости. Спрятав кольцо за камзол, он подошел к двери и открыл ее.
