Как же трудно дышать… В груди как будто что-то перевернулось, треснуло – должно быть, так ломается лед на весенней реке. Что это? Слезы?! Невозможно. Никто и ничто не может вызвать у него слез. Их не было, когда испанец выворачивал ему руки на дыбе; не было, когда он набросил на шею друга петлю; не было, когда узнал о предательстве Греты.
Но что же тогда происходит с ним сейчас? Что, черт возьми?!
Маркус зажмурился, закрыл руками лицо.
В следующую секунду горячие, обжигающие капли хлынули вниз по его щекам – впервые за много лет.
* * *
Ему пришлось долго ждать на крыльце, прежде чем он услышал шаги за запертой дверью. Лязгнул в замке тяжелый железный ключ, дверные петли жалобно скрипнули.
– Что тебе надо? – спросил бургомистр, щурясь от яркого света и приставляя ко лбу морщинистую ладонь. – Зачем ты пришел?
– Добрый день, господин Хоффман, – сказал Маркус. – Извините, что побеспокоил вас.
– Что тебе надо? – повторил старик.
– Вы разрешите мне войти внутрь?
– Это лишнее. Говори.
– Я пришел попрощаться, господин Хоффман. Я ухожу из Кленхейма.
– В добрый путь. Желаю тебе встретить своего братца.
– У меня к вам просьба, господин Хоффман, – чуть замявшись, произнес Маркус. – Греты нет в городе. Я знаю, она не хочет меня видеть. Впрочем, я и сам не посмел бы показаться ей теперь на глаза… Вот.
Он вытащил из кармана какой-то предмет, завернутый в клочок бумаги.
– Эта цепочка принадлежала моей матери. Она из золота, из настоящего золота. Передайте ее Грете, господин Хоффман. И скажите, что это от меня. Прощальный подарок.
Бургомистр посмотрел на него с некоторым удивлением, заложил руки за спину.
– Я не знаю, где сейчас Грета, – сказал он, помолчав. – А если бы и знал, все равно бы ничего не смог передать. Подарка она не примет – ни от тебя, ни от меня.
– Но, может быть…
Но Хоффман лишь покачал головой:
– Ты напрасно пришел, Маркус. Уходи.
На лице юноши не дрогнул ни один мускул. Он спрятал бумажный сверток в карман, рукой пригладил черные волосы. Тихо сказал:
– Прощайте, господин бургомистр.
– Уходи.
Ссутулившись и чуть приволакивая зажившую ногу, Маркус спустился по ступеням крыльца.
– Постой! – крикнул Хоффман, когда Маркус перешел на другую сторону улицы. – Где твой мешок? Ты решил отправиться в путь налегке?
– Я заберу свои вещи дома, господин бургомистр.
– Подожди. Мне нужно с тобой.
– Как вам угодно.
И они пошли по пустой улице рядом. Солнце скрылось за облаками, ветер швырял им в лицо колкие крупинки песка.
– Куда ты отправишься? – спросил на ходу бургомистр. – Кажется, у твоего отца была родня в Брауншвейге.
– Я не знаю, куда пойду. Все равно. Отыщу в Рамельгау пустую лодку и отправлюсь вниз по реке.
– В Гамбург? Там, должно быть, сможешь найти занятие.
– Если Господу будет угодно – доберусь и туда.
– В батраки пойдешь? Или, может, в солдаты?
Маркус промолчал.
– Что ж, – сказал бургомистр, – отправляйся. Хоть в Гамбург, хоть в Брауншвейг, куда угодно. В Кленхейме тебе уж точно нечего делать.
Они пересекли Малую площадь и повернули на улицу Святого Петра.
– Ты должен оставить распоряжения насчет имущества, – сказал Хоффман, останавливаясь, чтобы отдышаться немного. – Кто-то должен присматривать за твоим домом и оплачивать расходы.
– Нет нужды, господин бургомистр. Имущество семьи Эрлих переходит в собственность города. Я отдал господину Грёневальду бумаги на этот счет.
– Вот как… Значит, больше сюда не вернешься?
– Нет, господин бургомистр. Я не вернусь.
* * *
Они расстались на дороге, ведущей из Кленхейма в Рамельгау. Маркус шел не оглядываясь, с дорожным мешком за спиной и пистолетом, заткнутым за пояс. Небо хмурилось, листья деревьев беспокойно перешептывались друг с другом. Над лесом легла смутная грозовая тень. Маркус вошел в эту тень и потерялся в ней навсегда.
Карл Хоффман еще некоторое время стоял на одном месте, глядя на темные верхушки деревьев, а затем побрел обратно домой. Порыв колючего ветра хлестнул его по лицу, заставив поднять ворот кафтана. Он пересек улицу Подмастерьев, прошел мимо дома батрака Гюнтера Грасса. На грушевом дереве неподалеку болтался обрывок пеньковой веревки. Бургомистр хотел было сорвать ее, но узел был затянут слишком крепко. Чтобы развязать или разрезать такой, понадобилось бы притащить лестницу. Пустые хлопоты…
