Парень молчал, но не потому, что не хотел отвечать. Инквизитор был уверен, что его планы не простирались дальше защиты девочки здесь и сейчас и не заходили дальше, чем до рассвета.
– Что ты им скажешь, как проснутся? – Снова движением головы он указал на труп. – Что он упал на собственное копье? Наверное, даже они не настолько глупы, чтобы поверить во что-то подобное.
– Чего вы хотите, господин?
Инквизитор решил открыть карты. По опыту он знал, что такие действия приносили ожидаемую пользу в удивительно большом количестве случаев.
– Я друг её семьи. Я послан, чтобы отвезти её в безопасное место. И я собираюсь это сделать, с твоей помощью или без неё. Если с твоей помощью, то ты получишь щедрое вознаграждение. Ну, и спасёшь свою голову, а это, наверное, тоже что-нибудь для тебя значит?
– Спасу голову, – он даже не спросил, просто повторил его слова.
– Ты же знаешь, как это закончится. – Арнольд Ловефелл понизил голос. – Самые удачливые из вас будут просто повешены. Остальные будут молить о быстрой смерти.
Черноволосый кивнул, словно соглашаясь с этими предсказаниями будущего. Но инквизитор по-прежнему не мог ничего прочесть на его бесстрастном лице.
– Почему я должен вам верить?
– А у тебя есть другой выход?
– Спросите лучше, есть ли у вас другой выход, кроме как убедить меня, – ответил парень. – Вы не убьёте меня так быстро, чтобы я не успел крикнуть.
– А этот шум, конечно, поможет тебе спасти девочку? – Усмехнулся Ловефелл. Черноволосый снова кивнул.
– Вы, определённо, правы.
Он молчал довольно долго, спокойно сидел на пятках, с копьём, опёртым на бёдра. Инквизитор, однако, был уверен, что этот покой лишь кажущийся, а парень в любой момент готов к отражению атаки.
«Его, должно быть, где-то обучали», – подумал он, – «его учили сражаться. Неужели он был рыцарским сыном?» – Ловефелл слышал о том, что иногда мятежники не убивали господских детей, а позволяли им вступить в свои ряды. Может, это казалось им забавным, а может быть, в некоторых из них просыпалось минутное милосердие к поверженному врагу? Инквизитор, как бы он ни был далёк от признания людей существами, являющими собой венец природы, по опыту знал, что иногда сострадание и милосердие прорастают даже на пропитанной кровью земле.
– Что вы собираетесь делать? – Спросил наконец черноволосый.
– Я поеду с ней в сторону Шенгена, на север. Туда, где собираются императорские войска. Этих я попробую убедить, чтобы они нас сопровождали, что я знаю купца, который хорошо заплатит за маленькую девочку. Пообещаю им долю от этой торговли, а потом... У тебя здесь есть какой-нибудь знакомец или родственник? – Спросил он, не завершив предыдущего предложения.
– Как по мне, можно их всех убить. – Парень пожал плечами. – Если вы справитесь с пятью крестьянами.
– Значит, именно так и поступим, – решил инквизитор. – А ты, если дорожишь своей шкурой, не пытайся меня предать.
На черноволосого его слова, казалось, не произвели никакого впечатления. Он только в очередной раз покивал головой.
– Лезвие одинаково легко входит в горло как простолюдину, так и благородному, – сказал он, а затем в первый раз улыбнулся. – Меня тут только этому и научили, – добавил он. – И, наверное, я хорошо запомню эту науку. Exempla trahunt [Примеры увлекают (лат.)]. – Он посмотрел на дымящееся над пламенем тело барона.
– Vestigia terrent [Следы устрашают (лат.)], – запротестовал инквизитор с улыбкой, которая даже не была наигранной, ибо он думал уже не о настоящем моменте, а о том, что произойдёт через несколько дней или недель, когда императорские войска втопчут бунт в землю.
Но, о да, это была чистая правда. Бедняки поняли, что если богатому вспороть брюхо, он тоже кричит от боли, а из живота у них вываливаются кишки, а не мешки с золотом. Убедились, что рыцари умеют на коленях молить о жизни, а у благородной дворянки между ног то же самое, что и у обычной крестьянки. И чем бы ни закончилось это восстание, они будут об этом помнить. Конечно, если вообще останется кому помнить. А Арнольд Ловефелл был уверен, что родственники перебитого рыцарства постараются, чтобы этих выживших было не слишком много.
