– Приведи ко мне своего сына, вертихвостка – приказала ведьма, скривив губы. У Катерины закололо сердце.
– Не вмешивай в это моего ребёнка, – ответила она резким тоном.
– Разве я хочу ему навредить? – Обиделась старуха. – Разве я, доченька, навредила бы крови от твоей крови и кости от твоей кости?
– Тогда зачем он тебе?
– Чтобы его заклясть, чертовка. Заклясть мощным благотворным заклятием. Это будет дар. Это будет жертва. Это будет большая честь.
Катерина фыркнула словно разозлённая кошка.
– Ничего подобного, – сказала она. – Держи свои лапы подальше от моего сына, не то я их тебе повырываю.
Ведьма не вспыхнула гневом, даже не фыркнула насмешливым или ехидным смехом. Она лишь покачала головой.
– Я не сделаю ему ничего плохого, Катерина, – серьёзно сказала она, наверное, в первый раз произнося имя своей ученицы. – Поверь мне.
Уставившаяся на неё Катерина прищурилась.
– Ничего подобного, – повторила она.
– Если ты его не приведёшь, я никогда не дам тебе Книгу, – решила старуха.
– Ты подлая гадина, ты мерзкая...
Ведьма прошипела что-то сквозь зубы, и Катерина почувствовала, что не может произнести более ни одного слова. Ба, она не могла даже пошевелиться, будто её настиг приступ паралича. Она могла только с яростью смотреть на сгорбившуюся ведьму.
– Горячая чертовка, ой, горячая, – забормотала старуха. – Но ты дашь мне сына, вертихвостка. Ты знаешь, что я его не трону, ты чувствуешь, что я его не обижу. Я могла бы заставить тебя, но я не буду заставлять. Ты дашь мне его по доброй воле.
Она снова прошипела что-то сквозь зубы, и Катерина почувствовала, что паралич проходит.
– Не дам! – Зарычала она. – Хоть что со мной делай.
– Иди уже, – приказала старуха. – И не забудь обдумать мои слова. Я хочу остаться с ним на столь короткое время, что ты не успеешь даже три раза прочитать «Отче наш».
* * *
Катерина собиралась с мыслями в течение двух дней. С одной стороны, в ней нарастала жажда обладать Чёрной Книгой и добиться благосклонности ведьмы, с другой она боялась за сына. Но ведь старуха поклялась, что не причинит ему вреда, убеждала она саму себя. Но при этом она понимала, что эти уверения на самом деле не стоят ничего. Если старуха захочет нарушить обещания, то нарушит их не моргнув глазом. Но ведь она могла бы меня заставить меня отдать ребёнка, тотчас мысленно добавляла она, но не поступила таким образом. В эти два дня она чаще, чем когда-либо раньше, говорила с сыном.
Она даже поужинала с ним, чего вообще не делала никогда раньше.
«Если я не соглашусь, буду сожалеть до конца жизни», – подумала она на второй вечер, когда уже прижалась лицом к пахнущей розовым маслом подушке.
– А если ты потеряешь сына? – спросило что-то внутри неё твёрдым задиристым голосом.
– Я молодая! – закричала она на саму себя. – Рожу другого!
И в тот же миг она испугалась собственных мыслей и собственной жажды обладания Шахор Сефер. Поскольку на самом деле считала себя хорошей матерью. Ну, так скажем, не худшей. Единственное, в чём она могла поставить себе в вину, так это то, что она не могла заставить себя понять сына, постараться узнать, что он чувствует и о чём думает. В его компании она всегда чувствовала что-то вроде смущения, и, одновременно, стыда из-за того, что он ощущает эту скованность.
– Но ведь я его люблю, – призналась она подушке. – Наверное, – добавила она через некоторое время.
Когда она проснулась утром, она уже решила, что делать. Она решила рискнуть. Ведь старуха не захочет сделать меня врагом, убеждала она себя. И, убеждённая, отправилась после захода солнца в бедняцкий район, едва сдерживая слёзы, видя, как её сын счастлив и горд, что может пойти на прогулку с матерью. Хотя одновременно он был удивлён, что они вышли из дома после наступления темноты, а мать, обычно красивая и стройная, на этот раз одета так, будто хотела спрятаться от людских глаз.
– Идём. – Катерина взяла мальчика за руку. – И помни: ничего не бойся.
– Я никогда ничего не боюсь, – дерзко заверил он. – Когда я здесь, никто не причинит тебе вреда.
– Очень хорошо. Вот это мой сын. – Она взъерошила ему волосы.
